Шартр, Дрей и Нанси с герцогом Лотарингским, клан Алансонов, а за ними даже Орлеан – Луи везде терпел политическое поражение и был обречен. Но упрямо стремился в Париж, полагая, что брат короля – это почти король, со всеми правами и полномочиями. Никакие доводы им в расчет не принимались, никакие уговоры не действовали. То одно то другое ополчение топталось вокруг столицы, нанося окрестным поселениям урон, сравнимый с эпидемией чумы. Того и гляди, могла начаться гражданская война.

Но тут, по счастью, вмешались нейтральные стороны.

Приехавшие к Луи герцог Анжуйский и герцоги Беррийский и Бурбонский, не слишком деликатничая, поставили брата короля перед выбором: или он один сражается против всей Франции, или идет на мировую с Бургундцем. В последнем случае всё обещали обставить с максимальным почтением и для Луи, и для королевы.

И вот три дня назад перемирие состоялось.

Принцы не обманули: народ исправно кричал приветствия, путь был устлан цветами, и временно просветлевший умом король лично соединил руки брата и кузена, а затем нежно облобызал супругу. Он всем подарил свое прощение и понимание…

Это он-то – понимание!

Изабо уже в который раз вздохнула и отошла, наконец, от зеркала.

«Что ж, – подумала она, – коротышке Жану не впервой подбирать за умершими титулы, должности и деньги. Подберет и любовницу. Слухи – слухами, но у нас тут все тайное становится явным только когда удостоверено крепкими доказательствами".

До сих пор связь королевы и герцога Орлеанского почиталась как союз регентши и одного из опекунов. И если медальон сейчас принесут, значит, погибели королевы Бургундец не желает.

Изабо перенесла светильник, села на постель и коснулась рукой остывшей простыни.

А все же жаль, жаль, жаль… Бургундец – не Луи. Говорят, он груб и хамоват, и лицо у него злое… Однако, теперь выбирать не приходится. К тому же, приз в лице королевы коротышка Жан вполне заслужил уже хотя бы тем, что начал рискованное дело и довел его до победного конца.

4.

В дверь спальни робко постучали.

Сердце Изабо вздрогнуло, но сильнее не забилось. «Будь что будет, – решила она, вставая, – я устала бояться».

Засов, скрипучий, точно голос у судейского, зачитывающего приговор, отодвигался с трудом. Однако бледный оруженосец прямо с порога протянул ей драгоценный медальон словно помилование.

– Где он был? – спросила Изабо.

– На груди его светлости, – ответил оруженосец, опуская голову.

И вдруг разразился судорожными рыданиями.

– Что с вами? – сморщилась королева.

Ей были неприятны эти проявления чувств. Такое впечатление, что мальчишка укорял ее – недавнюю возлюбленную убитого – горюя сильнее, чем она, которой следовало бы сейчас выть и кричать, как простой крестьянке.

Но с другой стороны мальчика можно и пожалеть. Минуту назад держал ее за горло злосчастным медальоном, а отдал просто так, не отторговав себе ничего. Дурачок! Мог бы, ох как мог позаботиться о себе: его положение после смерти герцога сделается таким шатким, что не позавидуешь…

– Что с вами – скажите же, – переспросила она более ласково.

– Ваше величество, – еле выдавил сквозь рыдания оруженосец, – его зарубили секирой, как какого-то простолюдина! И руку! Руку с перстнем отрубили совсем! Вы ведь не оставите… вы потребуете от короля возмездия?!

– Конечно, – как можно ласковее произнесла Изабо и улыбнулась со всей грустью, которую смогла найти в сердце. – Я все сделаю, мой дорогой. Вы пока идите, приходите в себя. А потом, на процессе, мы вместе обличим негодяев…

5.

Всем на удивление герцог Бургундский сбежал из Парижа только 25-го числа, как будто узнал об убийстве вместе с другими и еле успел собраться.

Из Фландрии, где он нашел приют, сразу же полетели бесчисленные гонцы с письмами ко всем влиятельным людям Европы, в которых герцог клялся, что никогда и не помышлял лишать жизни «дорогого кузена Луи», а просто пал жертвой оговора и чьих-то гнусных интриг. В качестве доказательства беглец подробнейшим образом живописал душевную благодать и миролюбие, сошедшие на него после совместного причастия с «дорогим кузеном».

Король Шарль, пребывавший в радостном просветлении ума, смог лично прочесть письмо, а затем отправился на улицу Барбет, чтобы узнать мнение королевы об этом деле.

Он уже представлял, как Изабо станет валяться у него в ногах, требуя наказать убийцу, и на разные лады переставлял слова, в которых ей откажет.

Но вышло все иначе.

К удивлению Шарля, королева прочла письмо без особых эмоций и, холодно пожав плечами, заявила, что нового ничего не узнала. Она, дескать, и без этого была уверена в невиновности герцога: все-таки он принц крови и сын ее незабвенного друга и покровителя герцога Филиппа. И вообще, она не понимает, с какой стати он вдруг решил сбежать?

Король еще надеялся обернуть встречу к своему удовольствию и прямо спросил, хочет ли королева возвращения опального герцога- и готова ли даровать ему полное прощение, но, услышав утвердительный ответ, совсем расстроился и уехал обратно в Лувр.

Изабо, затаившись, ждала.

Настроения при дворе явно складывались в пользу коротышки. Последней точкой стал спешный отъезд графа Арманьякского в Анжер, под крыло короля Сицилийского, и сторонники Бургундца уже радостно потирали руки. Как вдруг неожиданно для всех поднял голос Жан де Герсон – доктор теологии и канцлер Парижского университета. Он публично потребовал от короля не просто разоблачений и суда, а прямого наказания герцога Бургундского за убийство Луи Орлеанского!

Создалась неловкая ситуация. С одной стороны – французская знать, готовая простить и принять обратно в свои ряды, а с другой – парижская общественность, требующая крови!

Пришлось идти на компромисс.

Вялое следствие кое-как быстренько завели, но тут же – еще быстрее – и свернули. Во-первых, главный обвинитель, так неожиданно объявившийся, вдруг так же неожиданно пропал и нашелся только в Лионе, где увлеченно читал лекции по теологии. А во-вторых, главный свидетель – единственный выживший оруженосец герцога Орлеанского – был как-то утром найден в Сене с перерезанным горлом и пустыми карманами… Вероятно, его пытались ограбить.

Таким образом второе возвращение герцога Бургундского в Париж если и не было обставлено с той же роскошью что и первое, по сути являлось триумфом не меньшим, поскольку лишь один безумный король Шарль не понимал, что возвращается единовластный правитель.

На драгоценном золотом блюде прощеный убийца принес королю перстень с отрубленной руки герцога Орлеанского и, низко склонившись, покаялся:

– Те, кто старался меня оклеветать, подбросили мне его, сир. Никаких прав на этот перстень я не имею – делайте с ним, что хотите.

И даже на колени пал с лицемерными слезами!

– Вы имеете