На быстроходных насадах отплыл Давид с семьёй к днепровскому устью. Долго стоял он на корме и мрачно смотрел на удаляющиеся стены навсегда потерянного для себя города. Но что терял, что оставлял он там? Чужую, братнюю, власть, чужую волю, несбыточные, как сон, надежды.

На море надвигался шторм, ветер раздувал высокие паруса. Горько усмехнувшись, Давид поспешил укрыться в ладейной избе.

Глава 24. Князь и толпа

Это только сидючи в Городище, за лесами непроходимыми, за болотами топкими, мнилось завистливому и жадному Святополку, будто в Чернигове у молодого Владимира не жизнь, но рай. И не помнил уже Святополк своих же сказанных в запальчивости слов на совете в Киевских палатах, не помнил об умершем Святославе, об убитых Глебе, Борисе, Романе. А меж тем черниговцы помнили всё…

Ругань, брань, дерзкие отчаянные выкрики разрывали воздух. На градской площади, перед дощатым помостом, колыхались неистовые волны людского моря. Дружинники, держа в руках копья и пурпурные щиты, с трудом сдерживали яростный напор многоликой толпы. Ремественники, торговцы, людины из окрестных сёл – все торопились выказать князю своё недовольство и гнев, осудить, оскорбить, напомнить о совершённых лихих делишках.

Владимир, бледнея, судорожно сжимая руки в кулаки, стоял на степени. Голубое суконное корзно с застёжкой-фибулой у плеча развевалось за спиной под порывами ветра. Князь старался не смотреть на толпу, глядел поверх неё, туда, где за крепостной стеной видны были заречные синие дали. Усилием воли он заставил себя успокоиться, преодолел страх. Перевёл взгляд вниз, на собравшийся народ, крикнул, прерывая безлепую брань:

– Что хотите, други?! С чем пожаловали?! Почто гневаете?!

Слова прозвучали твёрдо, в голосе просквозили уверенность и решимость.

Толпа на миг словно бы захлебнулась, но затем разразилась ещё более яростными воплями:

– Ворог! Убивец!

– Вона сколь домов наших пожёг!

– Окаянный!

– Самозванец! Тебе ль нами володеть топерича?!

– Почто коня последнего свёл?!

– Тиуны твои по семь шкур дерут! Отродясь такого лихоимства не бывало!

– Укажем ему, други, путь с Чернигова!

– Ольг – князь наш! Завсегда он да отец его за Чернигов стояли!

– Ряд дедов[134] порушил ты, Владимир!

На помост лихо вскочил выбравшийся из толпы молодец в богатом кафтане доброго лунского сукна. Рыжие волосы его разметались в воздухе. Потрясая зажатой в деснице шапкой, молодец крикнул князю:

– Слыхал, что народ баит?! Всё верно сказывают! Не место тебе здесь, в Чернигове! Не твоя вотчина – град наш!

Князь, сдвинув брови, лихорадочно вспоминал, где же видел раньше он этого рыжеволосого белолицего красавца. И вдруг ударило в голову: вот хоромы Святослава, пир, прекрасная Роксана, и тот же голос, выводивший под звон гуслей сладкозвучную песнь. Боян, песнетворец Боян! Как же не узнал он сразу?!

Сам не понимая до конца, что делает, Владимир шагнул вперёд, к самому краю помоста, и, перебив Бояна громким окриком, выпалил в гудящую, как потревоженный улей, толпу:

– Ольга захотели в князи?! А не помните, как водил сей Ольг поганых на Русь?! Как сёла и нивы ваши огню он обрекал?! Как бросил он вас, за него стоящих, как ушёл в Тмутаракань?! Ряд?! Да, ряд – на стороне Ольга! Зато на моей стороне – правда! Вот ты скажи! – указал он на стоящего вблизи помоста шумливого чернобородого горожанина в серой свите. – Когда стоял я под стенами черниговскими прошлой осенью, разве ж не уговаривал я вас врата отпереть, не хотел разве я мира и тишины в Чернигове?! А вы возроптали, неподобное баили, обзывали, оскорбляли меня всяко! За что?! За то, что дома ваши и церкви оберечь я хотел, что кровь сынов ваших жалел?! Почто ж вы за Ольга стоите, коли Ольг сей сам от вас бежал?! Так разве князь поступать должен?!

По толпе прокатился глухой ропот. Стало заметно тише, многих людей, видно было, затронули Владимировы слова.

Князь всматривался в лица: одни озарялись надеждой, другие хмурились в сомнении, третьи искажала ненависть.

«Да, непросто с ними. Как в котле кипящем!» – Владимир почувствовал, как по челу его струится пот.

Раздражённо смахнув рукой капли, он обернулся к Бояну.

– Складно сказываешь, лепо у тебя язык подвешен, – нагловато ухмыляясь, уперев руки в бока, промолвил песнетворец. – Но вот что я те скажу, князюшко: ступал бы ты отсель подобру-поздорову! А князя нашего Ольга не тебе судить! Он бо из Чернигова тогда ушёл, не захотев крови нашей! Ты же, яко волк, яко половчин поганый, выжег весь посад! И об иных твоих делишках коромольных много я людям сказать могу! Да они и без того об них ведают! Али, думашь, забыли, как волость ты нашу зорил! Как поганых на Всеслава водил! Али как ныне – оторвал людинов от рольи, купцов обираешь, ремественников, коней уводишь, подводы забираешь!

Владимир едва сдержал гнев. Так и хотелось кликнуть дружинников, чтоб схватили Бояна, скрутили ремнями, отвели в поруб. Но он знал: тогда не избежать кровопролития. Толпа бросится освобождать своего любимца, возникнет сумятица, будут убитые и раненые, случится то, чего бы так хотели тайные Олеговы доброхоты. И он выдержал Бояновы оскорбления; молча выслушал его обидные, задевающие за живое слова; чуть прищурясь, спокойно ответил:

– Всё, что ты сказываешь обо мне – ложь! Не зорил я людинов, не обижал купцов и ремественников, но брал у них токмо потребное для собора да для стен градских! А ежели в крамолах ты меня упрекать умыслил, так ведай; не измышлял я ков, но отвечал токмо на ковы иных князей! Бог мне свидетель! На Всеслава ходил – да, но ведь Всеслав же первый начал котору ту! С Ольгом и Борисом бился – так опять же, они сперва на меня ратью пошли! Говоришь: не мне Ольга судить. Пусть тако. Но тогда и не тебе судить меня!

– Верно баишь! – вдруг раздался в поддержку Владимира чей-то голос.

– А и вправду! – тотчас крикнул кто-то ещё. – Бросил нас князь Ольг, не защитил Чернигова!

– Оставил за ся Ратшу звероподобного, а тот вместо того, чтоб город защищать, нас же рубить стал! Тогда, на стене, помните, люди добрые!

Под шумок двое дружинников спихнули Бояна со степени. Песнетворец ожёг Владимира колючим злым взглядом и поспешно скрылся в толпе.

Слово взял чернобородый посадский.

– Многое, что здесь сказывал ты, князь Владимир, верно. Но послухай глас народный и крепко-накрепко запомни его! Ведай: не дадим мы ся в обиду! Еже лихое измыслишь, еже житья от дружинников твоих народу не будет – сгоним тя! Град наш вольный, люд наш непокорливый! Мой те совет: княжить княжь, но нонешнее не забывай! Тиуны[135]