– Без тебя не могла. Скучно было. Никуда отсюда не уеду…Везде хочу… С тобой быть.

И у Владимира не хватало сил спорить с ней. Обнимая княгиню за тонкий стан, он целовал её в нежные уста и чувствовал, как трепещет в его объятиях её хрупкое молодое тело…

Каждый день с утра и до вечера в городе кипела работа. Люди валили в лесах могучие дубы и сосны, везли их к крепости, распиливали, обрабатывали твёрдую, крепкую древесину, смолили её и рядами складывали. Постепенно вокруг Замковой горы на месте обгоревших старых стен вырастали новые, со сторожевыми башнями, воротами, городнями.

Как и прежде в Чернигове, Владимир днями пропадал на строительстве, объезжал крепость, отдавал распоряжения, а порой вместе с дружинниками и помогал горожанам в нелёгком их деле.

Старики, прослезясь, говорили про него:

– Вот будто второй Владимир Красно Солнышко сошёл на землю нашу. Поглядите, други: та же стать, и столь же красен собою и умён.

Молодой князь с облегчением и радостью замечал, что любечане привечают и уважают его.

«Слава Господу! Может, умиримся. Перестанут об Олеге мечтать», – думал он, слабо улыбаясь.

Поздними вечерами возвращался он в свой терем, стараниями Гиды преображённый, свежепобеленный, с майоликой[137] на стенах, с чистенькими, искусно вышитыми половичками в горницах и в сенях. Теплей и словно бы просторней стали утлые тёмные покои. Владимир дивился, спрашивал жену, когда же успела она так изукрасить хоромы, на что Гида отвечала с тихой ласковой улыбкой: княжье жильё – главная её забота.

…Намаявшийся за день, князь, как ложился на постель, так сразу и засыпал, ночь пролетала для него как одно короткое мгновение. Утром он снова спешил на крепостные стены, снова объезжал, указывал, следил, беседовал с древоделами, зиждителями[138], камнесечцами…

Мысль о надёжном неприступном городке-крепости родилась у Владимира давно, ещё во время похода в Чехию. Там, на крутых берегах больших и малых рек, взору его открывались чешские и моравские замки, хорошо защищённые, полные запасов еды и питья на случай длительной осады.

И уже тогда подумалось о Любече – городок был удачно расположен на холмах над Днепром примерно на полпути между Киевом и Смоленском, неподалёку от него шумел густой сосновый бор, в котором полным-полно было зверья и бортей с мёдом. Широкая пристань с множеством судов окаймляла посад, за городом простирались обильные и обширные поля, возле них лепились небольшие деревушки с добротными избами, амбарами, гумнами.

Месяц за месяцем шло строительство, шаг за шагом воплощались в жизнь думы молодого Мономаха. Возводилась на берегу Днепра невиданная доселе на Руси крепость.

К замковым воротам пролегла узкая дорога, шла она по крутому склону, вилась змейкой, выводила к переброшенному через ров подъёмному мосту. За мостом взору представали обитые листами меди въездные ворота. Над ними горделиво вознеслась к небесам большая башня с оконцами-стрельницами. За въездными воротами по обе стороны узкого прохода тянулись уступами стены. Проход упирался во вторые, главные ворота, обрамлённые по бокам двумя башнями-бойницами. Если бы неприятелю удалось всё же прорваться через ров на стену и овладеть первыми воротами, дальше ему пришлось бы продвигаться по проходу между стенами, с которых непрестанно сыпались бы на него стрелы и лился пахучий смоляной вар из медных котлов. А потом упёрлись бы враги, как в западню, в главные ворота с их крепкими дубовыми брёвнами, и там бы тоже встретил их град смертоносных стрел. В таком узком месте и туры осадные нигде им не поставить, и пороки[139] не подвести.

Но что, если супротивник одолел-таки, прорвался через главные ворота? И это предусмотрел Владимир. Приготовил он будущим врагам своим неприятную неожиданность. Опять вынуждены бы были они, преодолев с немалыми потерями главные ворота, идти дальше по узкому проходу, где ждали их три заслона, каждый из которых, опускаясь, преграждал путь. И перед каждым оставляла бы вражья рать гору трупов.

Но вот преодолена и эта преграда, проход кончился, и что? За проходом располагался небольшой дворик, охраняемый замковой стражей. Во дворике были небольшие каморки с очагами для обогрева стражников в холодную пору. Ограждающие дворик стены прорезали клети, в них хранились вода, зерно, меды и иные съестные припасы на случай многодневной осады. А посреди дворика одиноко стояла неприступная мощная четырёхъярусная башня-вежа, и только через неё шли ходы к хранилищам в стене. Вежа была главным укреплением замка, главным средоточием сил его защитников. Отсюда велось всё управление обороной, здесь обретался и огнищанин – наместник, которого оставил Владимир в крепости.

За вежей шёл ход к новому княжескому дворцу – трёхъярусному, с золочёными кровлями, изузоренному, изукрашенному и в то же время надёжному, сложенному из толстых брёвен, с гульбищами, с сенями на подклете, с крытыми переходами и маленькой домовой церковью по соседству. Прямо с крыши дворца можно было попасть на крепостные стены.

Во дворе перед хоромами Владимир велел поставить шатёр для дворцовой стражи, и отсюда же, со двора, приказал он прорыть под землёй к крепостной стене тайный ход.

Было в городке ещё несколько подземных галерей, одни из них выводили к реке, другие – в сосновый бор.

Всего замок раскинулся на довольно обширном пространстве. Мономах как-то прикинул в уме, подсчитал – выходило сто на тридцать пять сажен. Прикинул князь и другое: мог он просидеть тут в осаде целый год, имея под рукой двести – двести пятьдесят ратников. Да, было ради чего всё лето и осень без отдыха пропадать на строительстве, забывая об усталости, таскать здоровенные брёвна, до ломоты в спине трястись в седле.

…Крепость была закончена в пору осеннего ненастья, когда первые снежинки – вестники наступающей зимы – уже кружились в прозрачном воздухе, обжигая лицо холодом, а ночи стояли прохладные и звёздные.

В одну такую ночь, когда лежал Владимир в просторной опочивальне на верхнем ярусе нового своего терема, когда руки жены обвивали ему шею и её волосы цвета пшеницы приятно щекотали его обнажённые крутые плечи, ощутил он, едва ли не впервые за последние годы, покой и умиротворение.

По крайней мере, был он отныне более уверен за себя, за свою княгиню, за своих малых чад. Есть у него защита, есть крепость, какую не в силах будет взять ни Осулук, ни Олег, ни иной, неведомый покуда враг.

Что дальше? Была какая-то смутная безотчётная тревога, он как наяву видел перед собой лица двоюродных братьев – и мёртвых, и живых, – озирал мысленным взором бескрайние просторы родной земли, её города, её полноводные реки, вспоминал толпы людей на площадях Чернигова, Киева, Переяславля и…