— Немыслимо! Вы хотите сказать, что боевые спутники в руках такого человека? Да вас всех надо под трибунал! Как это возможно?!

Возмущению за столом не было предела. Некоторые военные повскакивали со своих мест, раздавались угрозы, брань. Наконец все понемногу успокоились.

— Министр в курсе?

— Господин министр интересуется самими спутниками и их эффективностью. А кто их заводит — это все другое дело. Но его интересуют совсем другие вещи…

— Я понимаю, но…

— Вы, надеюсь, сознаете, что обозначает для нас и вообще для многих людей владение Белосельским не только спутниками, но и фотонными винтовками?

— Именно поэтому мы сегодня должны решить, как поступить дальше. Это ставит многих людей под очень серьезную угрозу. Этот человек превратился в такую проблему, что она схожа с атомным взрывом.

— Лев Михайлович, — раздался насмешливый голос совсем рядом, — я весьма польщен Вашей оценкой, однако вынужден признать, что, может, кое в чем Вы правы.

Старый генерал осекся на полуслове и машинально оглянулся назад, слегка привстав из-за стола, но тут же застыл как статуя.

На другом конце комнаты стоял человек лет сорока, со светло-каштановыми волосами, с твердым, даже жестким профилем, волевым подбородком и удивительно спокойными синими глазами. Он был одет в безупречный светлый костюм и лакированные ботинки.

— Вы?!

Сидящие за столом военные даже привстали от неожиданности.

За спиной Алексея стоял человек, при появлении которого лица всех присутствующих сразу приняли почтительное выражение покорности, как если бы увидели Цезаря. За столом прошел шепот: «Господин заместитель министра».

Это действительно был он. Заняв почетное место во главе стола вместо Льва Михайловича, «Цезарь» произнес твердым тоном:

— Прежде всего, господа, я вам представляю Алексея Белосельского. Теперь он входит в нашу команду, так что всякие разногласия прошу отставить. (Белосельский сел за стол по знаку заместителя министра.) Лев Николаевич, Ваше сообщение, которое Вы успели озвучить, несколько устарело. Алексей Белосельский выразил готовность финансировать проект «Орион», а также прислать необходимых людей для технической консультации. Ведь все мы знаем, как важен для Министерства этот проект.

Далее чиновник представил отдельные детали «нового детища», как он выразился, и описал самыми яркими красками некоторые подробности своего личного участия; после этого он подчеркнул роль Белосельского, который продолжал хранить на своем лице выражение невозмутимого спокойствия и мягкой доброжелательности. Лев Николаевич никак не мог поверить, что ему нанесен такой удар в спину. Его враг, который занимал все его мысли, был совсем рядом! Другие же военные, привыкнув выполнять приказы, мысленно почти что приняли Белосельского в свои ряды. После совещания Лев Николаевич сделал последнюю попытку и обратился было напрямую к своему начальнику, но услышан не был.

После всех необходимых консультаций и переговоров господин заместитель министра отбыл с той же поспешностью, что и приехал. Сидящие за столом вздохнули свободнее, их реплики стали более непринужденными, даже граничащими с вызовом. Однако они твердо усвоили позицию своего шефа в отношении Белосельского, поэтому не осмеливались открыто противоречить.

— Лев Николаевич, — произнес Белосельский, — можно Вас на пару слов.

Генерал смотрел сумрачным взором. Белосельский взял генерала под руку и вышел из дома на крыльцо, возле которого толпились «церберы», охранявшие машины и высоких гостей, которые уже садились в автомобили. Они отошли от всех на пять-шесть шагов.

— Послушайте, — произнес Белосельский, — я знаю, как Вы ко мне относитесь, и поверьте, что я не питаю к Вам подобных враждебных чувств. Я по натуре незлопамятен и согласен забыть некоторые шаги… с Вашей стороны против меня.

— Оставим пустые слова! Что Вы хотите?

— Я хочу, чтобы Вы поняли меня правильно. Я отнюдь не Ваш противник. Вы напрасно так настроены. Я с удовольствием поддержу некоторые Ваши проекты.

— Вы хотите меня купить?

— Нет, я могу вложить деньги в Ваши проекты совершенно безвозмездно. Ведь это идет только во благо всей отрасли.

— Вам мало того, что у Вас в руках спутники?

— Лев Николаевич, Вы прекрасно знаете, что спутники мне нужны!

— Вы знаете, что Ваши действия подпадают под трибунал?

— Лев Николаевич, зачем Вы так? В моих руках должны быть определенные средства защиты, Вы же разумный человек и должны это понимать… Ведь то, что я делаю…

— То, что Вы делаете, это фанатизм, это пустая трата денег!

— Я пожертвовал три четверти своего состояния на благотворительность.

— Разоряя при этом других людей?

— Эти люди — отъявленные мошенники и преступники. И Вам это известно не хуже меня. Я никогда не слышал ни одного слова сожаления по поводу их разорения. К тому же, наказывая некоторых, я всегда стараюсь проявлять терпимость, как это и следует христианину.

— Вы взяли на себя непосильную задачу. Я не желаю с Вами вообще говорить. Вы меня не убедите.

— Я еще раз Вам говорю. Давайте заключим перемирие. Я знаю о Вашем желании прибрать к рукам наше агентство.

— Я не буду с Вами это обсуждать, — грозно заявил полковник.

— Поэтому я прошу Вас остановиться. Не нужно быть заодно с моими открытыми врагами. Многих из них ждет печальный конец. К Вам же я не испытываю никакой враждебности, поверьте.

— Такому человеку, как Вы, я не верю. Вы предатель!

— Я не собираюсь Вас переубеждать.

— Вы не обманете меня этой ширмой. Я вижу Вас насквозь. Вы — фанатик.

Белосельский посмотрел ему прямо в глаза:

— Мне жаль, что Вы такого плохого мнения обо мне.

Выслушав последнее проклятие генерала, которого он так и не смог хотя бы немного смягчить, Белосельский в задумчивости сел в машину. «Да, за последнее время десятикратно увеличилось число моих противников, но среди них ни одного друга… Сколько я сделал для людей, а иногда мне кажется, что все капля в море. Я раздавал беднякам миллионы, но стали ли они счастливее? Я слышал об одном нищем, который, вообразив себя миллионером, вломился в ресторан и потребовал крепчайшего виски. Они все считают, что я нарушаю баланс равновесия в обществе. Они видят во мне инородное чудовище, от которого следует избавиться. Но так ли это? Я действительно иду вразрез со всякими принципами и разрушаю все их представления о богатом человеке. А ведь и до меня были меценаты, и общество относилось к ним терпимее, чем ко мне. Третьяков и Морозов, в сущности, были помешаны на картинах и занимались коллекционированием, Солдатенков строил дороги, Штиглиц — больницы, но всех этих уважаемых господ не стремились устранить с такой отвратительной циничностью. А что, в сущности, сделал я? Я лишь избавляю общество от худших его представителей, причем не совершая никакого преступления».