народного просвещения Сергея Уварова разбиравший труд Костомарова, дал о нём такой отзыв, что книгу велено было сжечь.

Костомарову лично министром дозволено было написать другую магистерскую диссертацию, и в конце 1843 года он представил на факультет работу под названием «Об историческом значении русской народной поэзии», которую и защитил в начале следующего года.

После этого он навсегда покинул Харьков. Впоследствии, в 1863 году ему предлагали кафедру в родном университете, но по настоятельному совету министра Головнина он отказался.

Киев: «стук-стук-стук, я твой друг»

Костомаров был назначен учительствовать в уездном городе Ровно. К тому времени его мать занималась продажей остатков имения и в конце концов переехала в Киев, где он в основном и проживал. В приёмной попечителя учебного округа он познакомился с Пантелеймоном Кулишом, с которым потом его связывали многолетние отношения.

Киев он сравнивал с Харьковом. Сам город, где генерал-губернатор Бибиков проводил градостроительные эксперименты, он оценил так:

«Я не могу без удивления не заметить, какую разницу представлял этот город в то время с тем видом, какой он имеет в настоящее время. Печерск был центром торговой деятельности; в той местности, которая теперь вошла в крепость, были ряды лавок, наиболее посещаемых публикою; университет стоял почти в поле, посреди неудобопроходимых бугров и песчаных насыпей; Старый город был немощен, усеян некрасивыми мазанками и лачугами и, кроме того, представлял большие пустыри; Крещатик не имел тогда ни магазинов, ни лавок, ни отелей.

Большая часть построек была деревянная, мостовой совсем не было, в сырое время была там большая грязь и слякоть. Набережной по Днепру вовсе не было; берег его от Подола под горою был буквально непроходим, и я, затеявши пойти по берегу с Подола с намерением добраться до Лавры, принужден был воротиться за невозможностию идти по косогору, особенно в дождливое осеннее время. Город плохо освещался, так что ходить ночью было истинным наказанием. Мне, приехавшему из Харькова, Киев показался как город гораздо хуже последнего».

В 1846 году совет университета св. Владимира избрал Костомарова преподавателем русской истории, и с осени этого года он начал свои лекции, вызвавшие сразу глубокий интерес слушателей. Здесь вокруг Костомарова сложился кружок, получивший название Кирилло-Мефодиевского общества, куда входили Пантелеймон Кулиш, Афанасий Маркевич, Николай Гулак, Тарас Шевченко и пр. Все они были сторонниками создания равноправной федерации славянских народов Европы, построенной на либеральных принципах сословного равенства, свободы печати и вероисповедания.

Молодые образованные люди обсуждали вопросы истории и философии, слушали стихи Шевченко и успели отгулять помолвку Костомарова с Алиной Крагельской, но свадьба состоялась не в апреле 1847 года, как планировалось, а только… в мае 1875 года. За это время Алина Леонтьевна успела выйти замуж, родить трёх детей г-ну Киселю и овдоветь. Кстати, свёл их снова этнограф, автор слов украинского гимна Павел Чубинский.

Понятно, что в любой малороссийской думающей компашке рано или поздно заводится стукач. Причём, как правило, не один. Живя с матерью в доме настоятеля Андреевской церкви, Костомаров потерял бдительность. А зря!

«У того же священника квартировал студент по фамилии Петров; он слушал нашу беседу и на другой же день, сошедшись с Гулаком, начал ему изъявлять горячие желания славянской федерации и притворился великим поборником славянской взаимности. Гулак имел неосторожность со своей стороны открыть ему задушевные свои мысли и рассказал о бывшем нашем предположении основать общество. Этого только и нужно было.

Около этого же времени я написал небольшое сочинение о славянской федерации, старался усвоить по слогу библейский тон. Сочинение это я прочитал Гулаку; оно ему очень понравилось, и он списал его себе, а потом, как я узнал впоследствии, показал студенту Петрову», – вспоминал Костомаров.

Незадолго до венчания к Костомарову явился инспектор учебного округа Юзефович, а за ним губернатор Фундуклей и полицмейстер. Начался обыск. Тогда и выяснилось, что «стучал» не только Петров.

«Меня привезли на квартиру губернатора и сказали: «Вы знаете Гулака?» Знаю, отвечал я. «Он сделал на вас донос, явился в III отделение собственной его величества канцелярии и представил рукопись, в которой излагалось о будущем соединении славян». Я не знаю этой рукописи, сказал я. Но черновая рукопись, взятая у меня помощником попечителя, предстала предо мною в обличение моих слов: улика была налицо», – писал Костомаров.

Арестанта переправили под конвоем в Петербург, где его допрашивали лично шеф жандармов князь Алексей Фёдорович Орлов и генерал-лейтенант Дубельт. Насилия не было, но происходили воспитательные беседы и увещевания. Князь Орлов заявил:

«Государь очень жалеет, что вы попались в эту неприятную историю, тем более что мы получили от вашего начальства самый лестный об вас отзыв; но я надеюсь, что вы оправдаетесь; конечно, вы награды от государя не получите, потому что вы всё-таки виноваты: у вас взяли гнусную вещь».

Затем Орлов начал вкратце излагать содержание рукописи, взятой у Костомарова в Киеве.

«Что же за такие штуки? – прибавил он. – Эшафот! Но я уверен, что не вы написали эту мерзость; будьте откровенны и дайте возможность спасти вас. У вас есть старуха-матушка, подумайте о ней; да вы же притом и жених; от вас будет зависеть снять со своей спины хотя половину той кары, которую вы заслужили».

«30 мая утром, глядя из окна, я увидал, как выводили Шевченко, сильно обросшего бородой, и сажали в наёмную карету вместе с вооружёнными жандармами. Увидя меня в окне, он приветливо и с улыбкой поклонился мне, на что я также отвечал знаком приветствия, а вслед за тем ко мне вошёл вахмистр и потребовал к генералу Дубельту», – рассказывает историк.

Тот зачитал приговор, по которому надлежало «лишить его занимаемой им кафедры, заключить в крепость на один год, а по прошествии этого времени послать на службу в одну из отдалённых губерний, но никак не по учёной части, с учреждением над ним особого строжайшего надзора». Сбоку карандашом рукою императора Николая было написано: «В Вятскую губернию». Позднее лично государь заменил Вятскую губернию Саратовской.

Год в Петропавловской крепости подошёл к концу. Прощаясь с Костомаровым, Дубельт сказал ему:

«Для вас сделали все, что могли, но, конечно, вы не должны ожидать себе больших благ. Знаете, мой добрый друг, люди обыкновенные, дюжинные стараются о собственной пользе и потому добиваются видных мест, богатств, хорошего положения и комфорта; а те, которые преданы высоким идеям и думают двигать человечество, те, вы сами знаете, как сказано в Священном писании: ходят в шкурах козьих и живут в вертепах и пропастях земных».

Саратов и Петербург: при делах

В отличие от Шевченко,