Оксфорде и Питерборо). Во всех новых соборах бывшие монахи были деканами и почти в каждом в должностях епископов.

В Питерборо дворец аббата преобразовали в епископский. От двадцати до тридцати настоятелей стали епископами за годы распада, некоторые другие главами колледжей или госпиталей. Если у старых соборов были монастырские учреждения (как в случае с Кентербери, Даремом, Винчестером, Или, Нориджем), монастыри превращались в часовни каноников, многие бывшие монахи продолжали свою деятельность в качестве новых каноников. Так, например, нам известно, что более двадцати монахов остались пребендариями в Нориджском соборе, что в Винчестере сохранились все монахи, кроме четырех, в Дареме двадцать шесть из пятидесяти четырех.

Однако наделы, переданные новым епархиям, представляли собой всего лишь часть монастырских земель. Еще одна, небольшая их часть, пошла на образование. Было основано или расширено несколько колледжей в Оксфорде и Кембридже. Небольшая часть денег пошла на основание школ, особенно в тех случаях, когда местный муниципалитет приобретал участок специально для строительства школы. Правда, подобные учреждения не могли компенсировать потерю монастырских школ, поскольку в то время образование шло в основном через духовные, а не светские заведения.

В германских государствах, где роспуск монастырей проводили столь же последовательно, как в Англии, от них получили гораздо больше средств, которые передавали в университеты или в школы. Все правительства остро нуждались в деньгах, поэтому основная часть доходов от этих земель должна была пополнить государственный бюджет, а также использовалась для вознаграждения за верную службу государству. Годовой доход английской короны в эти годы превысил 100 000 фунтов.

Там, где роспуск монастырей проходил неорганизованно, их судьба складывалась менее благополучно. В Шотландии, где центральное правительство было слабее, чем в Англии, этот процесс шел постепенно и иногда принимал грубые формы. Там, где центральное правительство не проявляло себя, монастыри оказались сокровищами, оказавшимися без защиты при передаче власти.

Все же не будем преувеличивать потери. Во всех странах Европы церковь превратилась в своего рода корпорацию, обладавшую настолько огромным богатством, что это угрожало здоровью нации. Передача части этой собственности стала насущной необходимостью. Конечно, этот процесс всегда проходил болезненно и обычно сопровождался несправедливостью по отношению к конкретным людям.

Роспуск множества монастырей связывался не с нанесением вреда христианскому образу жизни, но с очищением. Национализация предполагала минимальную компенсацию конкретным личностям, фермерам или городским общинам. Для тех, кто воспринимал монастырский идеал как единственно возможный и лучший, утрата такого сообщества стала настоящей катастрофой. При ликвидации монастыря одновременно закрывались школы, больницы, дома призрения, исчезло множество певческих школ, музыканты лишались работы и влекли самое жалкое существование. Исключением были бывшие монахини, которые не выходили (или не могли выйти) замуж.

Огорчало не только то, что церковь страдала от потери пожертвований, но что нуждавшиеся в деньгах протестантские правители Европы упустили уникальную возможность использовать эти благотворительные ресурсы в действительное благодеяние, создав образовательные учреждения, больницы или облегчая участь бедняков.

Перемены не казались бы столь суровыми, если бы они показали, что пожертвования действительно передавались на национальные нужды. Конечно, в некоторых случаях так и происходило, но гораздо чаще результатом распада монастырей было перемещение денег и земель в руки землевладельцев. Все эти отклонения позволяли правительству выжить или на какое-то время сохранять свои позиции.

Если монастырские строения размещались в городе, то они представляли собой ценную собственность. Если они находились в сельской местности, то нередко оказывались бесполезным, ибо их было невозможно продать или использовать. Английское правительство предписывало разбирать такие постройки, что часто оказывалось невозможным из-за дороговизны. И ободранные остовы домов превращались в руины, причем вовсе не романтического вида.

В Льюисе группа рабочих под руководством итальянского эксперта использовала порох, чтобы взорвать огромные колонны. Работу выполнили быстро, потому что здесь захотел жить родственник Томаса Кромвеля. Местный офицер из Линкольншира подсчитал, что для того, чтобы разрушить объект, придется затратить более 1000 фунтов. Поэтому он предложил вначале разрушить крыши и лестницы, чтобы сделать невозможным проживание в монастыре, а затем разрешил всем, кому нужен камень для строительства, использовать стены точно так же, как обычно применяют камни из каменоломни.

Некоторые владельцы отнеслись к использованию руин без должного уважения. Ричард Гренвилл позже превратил церковь Баклендского аббатства в жилой дом, похожая трансформация ожидала неф и трансепт собора в Денни в Кембриджшире. Огромные ворота нового дома лорда Райотесли оказались в середине аббатской церкви. Сам король Генрих VIII использовал часовню Лондонского дома престарелых, чтобы построить беседки и ограду в своем саду.

В Малмсбери один состоятельный продавец одежды и тканей купил монастырь, чтобы использовать его как фабрику, оснастил каждую комнату ткацкими станками и собирался построить многоквартирный дом для своих ткачей на его территории. Другие монастыри становились приходскими церквами, иногда города покупали аббатские церкви с той же целью. Так, аббатство в Тьюксбери, одно из сокровищ английской средневековой архитектуры, сначала хотели разобрать как бесполезное строение, но сумели спасти, так как, к счастью, оно перешло в собственность города.

Не удавалось обойтись без потерь. Кроме монастырей в Германии и Шотландии, разграбленных толпой, обычно посуда и драгоценности, а возможно, и некоторые книги из библиотеки передавались в казну или государственную библиотеку.

В Англии содержимое монастырей выставлялось на аукцион, часто продажа проводилась в самом монастыре или доме каноника. Таким образом, собравшиеся участники, торговцы или коллекционеры, представители консервативных слоев общества могли собрать стекло, облачение, требники, подсвечники, кадила, лестницы, органы, кафедры, кирпичи и черепицу.

Часто спасали весьма ценные работы по дереву, не меньшее значение имели свинцовые крыши. В известном письме (1591) приводится описание распродажи в аббатстве Рош, где монах пытался распродать все содержимое своей кельи, а крестьяне вырывали железные крюки из стен.

Сочувствующий консерватор купил некоторые деревянные части церкви и колокольни. Спустя некоторое время его племянник спросил у него, как тот решился сделать это. Тот ответил: «Как я мог поступить иначе? Разве я не мог, как и другие, извлечь прибыль из разрушения аббатства? Ведь я видел, как все это делали, и поступил, как и остальные».

Часть содержимого перешла в приходские церкви, в первую очередь те, что находились в Англии и Северной Германии. Сто сорок шесть тонн камня из аббатства Торни передали на строительство новой часовни в колледже Корпус-Кристи в Кембридже. На башне в Крайст-Черч, открывавшей проход в Оксфорд, висел огромный колокол, некогда принадлежавший аббатству в Осни и переделанный в 1678–1679 годах.

В приходской церкви в Ричмонде в Йоркшире можно увидеть сиденья с хоров собора в Исби, приобретенные во время его разрушения. Сегодня подобные реликвии редко встречаются в английских церквах, поскольку потери во время аукционов оказались огромными.