– Десять тысяч…

– Отлично, – облегченно выдохнул Игорь Вениаминович, – могу прямо сейчас, – он засунул руку во внутренний карман пиджака.

– …долларов. У нас все расчеты в валюте.

– Да вы что?! – возмутился Игорь Вениаминович. – Такие цены только в Москве, а у вас это расходный материал.

– Это один из моих лучших бойцов.

– Да уж! – Генерал Каретников изумленно посмотрел на Самура, помотал головой.

– Таковы наши тарифы, – невозмутимо сообщил Самур.

– Хорошо, я согласен.

– Деньги вперед, заказ будет исполнен.

– Ладно, – вздохнул Игорь Вениаминович, – можете дать мне счет для перечисления?

– Нет, деньги только мне, лично в руки.

– Хорошо, завтра будут. – Каретников вышел из кабинета.

Мышь тихо подползла, уставилась на него своими глазами-бусинками. Максим достал из кармана корочку хлеба, осторожно протянул ее мыши. Та поводила носиком, приблизилась и стала быстро-быстро грызть угощенье. Откуда она появилась, непонятно. Сначала при каждом резком движении убегала, потом привыкла, сейчас ест с ладони. Прижилась. Эта дружба забавляла Максима и согревала душу. Этот маленький грызун – единственное существо здесь, которое не проявляет агрессии и от которого не приходится ждать подлости.

В соседней камере постоянно ходит взад-вперед Кентавр. Он что-то бормочет под нос, тихо матерится, иногда задевает ногой пустой таз.

– Ты чего мечешься, как раненый зверь в клетке? – не вытерпел Максим.

– Это ты точно подметил, – усмехнулся Кентавр и тяжело плюхнулся на пол. – Рука, зараза, ноет.

– Что с ней?

– После вчерашнего боя с Каленым.

– На чем дрались?

– На сечках.

– Не понял.

– Ну, знаешь такие… круглые ножи с длинной ручкой. Ими еще капусту шинкуют.

– А-а, ну да, видел где-то. Долго… было?

– Нет. Я его быстро. Но он успел задеть мне руку.

Помолчали.

– Глеб, – Максим прервал молчание, – меня почему-то больше не выдергивают на бои с омоновцами.

– Ценный кадр стал. Потерпи, сегодня, наверно, пойдешь на гладиаторский бой.

– Откуда знаешь?

– Сейчас копают на кладбище две могилы. От вертухая слышал. Значит, два боя будет.

Снова помолчали.

– Э-эх, – тяжело вздохнул Кентавр, – скорей бы уж все закончилось!

– Скажи, Глеб, вот если бы тебя спросили: последнее желание перед смертью? Что бы попросил?

– О-о, – прорычал Кентавр, – надо подумать. Я бы знаешь что заказал… – в голосе Кентавра вдруг послышались лирические нотки, такие непривычные для этого мясника. – Во-первых, хорошую баньку, деревенскую! Внутри обита липой, нет, лучше осиной. Попарился, выходишь эдак в предбанник, а на столе квас, ядреный! Потом посидеть, подумать, поговорить…

– С кем?

– Ну, с кем, с кем? С мужиком нормальным, типа тебя. Потом, когда отойду, достану бутылочку. Но обязательно, чтоб с закусом. Лучше всего грибки соленые. Берешь так его на вилку, а он, зараза, скользкий… А ты его раз, так резко! Как я Щербатого… О господи, прости меня грешного! Ну, вот, ты грибочек в себя, потом сразу стопку самосвалом, а потом опять грибочек. И боженька так, раз – по душе пяточкой. – Кентавр вдруг резко замолк. Максим кожей почувствовал напряжение в камере соседа. – А ты чего это спрашиваешь такое? – В его голосе – подозрительность и напряжение.

– Да так, по-соседски…

– Слушай, ты, Гладиатор, ты зачем мне душу бередишь? Ведь этого никогда не будет! – в рыке Кентавра зарождалась истерика. – Ты же мне… ты мне в душу… – Кентавр вдруг зарыдал, потом зарычал. – Суки! Все вы су-уки! – Он встал, стал стучать огромными кулаками в стену, затем по металлической решетке: – Убить! Всех мочить!

В коридор вбежали два охранника, один с электрошокером, другой с автоматом.

– Прекратить! – заорал охранник с автоматом, – а то пришью щас! – Он передернул затвор автомата, направил его на Кентавра.

Кентавр прекратил кричать, бессмысленно уставился на охранника, как-то сразу сник.

– Все, все, боец, иди отдыхай, – вяло махнул рукой, ушел в угол камеры, сел на пол, обхватив голову руками. И застыл в такой позе.

Охранники постояли еще несколько секунд, потом ушли. Максим прошел в дальний угол и тоже опустился на жухлую солому. Истеричная выходка Кентавра произвела на него гнетущее впечатление. Он постарается больше не задевать его.

Однако после обеда Кентавр неожиданно заговорил с ним сам.

– Гладиатор, ты прости меня.

– Нет, я не в обиде.

– Я чувствую, крышу срывает. Просто иногда так погано… хочется в петлю.

– Не надо, Глеб.

– На моем счету уже человек десять или одиннадцать. Со счету сбился. И знаешь, что меня больше всего бесит? Эта мразь, по ту сторону сетки. Вчера отрубил Каленому руку. Но не совсем, она у него повисла на сухожилиях. Кровь хлещет фонтаном, Каленый пытается ее приделать. А один пацанчик, молодой, лет двадцать, подбежал к сетке, глаза горят, визжит: «Ой, как здорово! Ой, как мне нравится!» – и пытается рукой поймать струю крови и обмазать себя ей. Если бы не сетка, я бы снес ему тыкву.

– Слушай, Глеб, – Максим понизил голос до шепота, – отсюда можно сбежать?

– Выбрось это из головы. Я здесь шестой месяц. Изучил всю их систему. Допустим, тебе удастся в наручниках, выйдя из камеры, вырубить двух конвойных. Допустим. Выйти из барака ты не сможешь. В конце здания два автоматчика, кругом видеонаблюдение.

– И что, ни разу не было попыток?

– Один пытался убежать, когда его вели на бой. Пристрелили…

– Понятно, – Максим покачал головой, вернулся в угол на солому.

За ним пришли, когда он уже заснул.

– Вставай, Гладиатор, – приказал ему конвойный, – спиной к решетке!

Максим подошел к решетке, повернулся спиной, протянул назад руки между железными прутьями. На запястьях щелкнули наручники.

Его привели в подвал с узкими решетчатыми окнами.

– Твой выход, Гладиатор, – Самур посмотрел на него с прищуром, – наручники снять! – приказал он конвойным.

– С кем мне драться? – поинтересовался Максим.

– С Циклопом. Вам дадут бензопилы.

– Бензопилы?! – удивился Максим.

– Ну да. Ни разу не приходилось пилить дрова бензопилой?

– Нет.

– Вот и потренируешься. Это легко. Человек мягче дерева, – Самур выдал легкий смешок, похожий на хрюк. Видимо, ему понравилась его собственная шутка.