Прежде чем вырубить библиотечный компьютер, я быстро поискал какую-нибудь информацию про Финна Чейни и Дарси Чейни. В отличие от своего отца, оба были неплохо представлены в Интернете. Если я нашел тех, кого надо, тогда Финн Чейни в настоящее время работал в небольшом банке в Питтсфилде, а также регулярно участвовал в самодеятельных викторинах в местном пабе. Дарси Чейни жила теперь в одном из пригородов Бостона, посещая магистратуру в университете Лесли[70] в Кембридже. Отыскались и фотографии обоих, и они без сомнения являлись братом и сестрой. Густо-черные волосы, мохнатые брови, голубые глаза, маленькие рты… Судя по всему, никто из них не жил со своим отцом, и это была самая важная информация, которую мне удалось раздобыть. Если Норман Чейни жил один, тогда моя задача значительно упрощалась.

Едва я въехал в Тикхилл, как пошел снег – легкие хлопья, которые плавали в воздухе, словно не собираясь опускаться на землю. Без труда отыскал Комьюнити-роуд – едва населенную и плохо заасфальтированную дорогу, вившуюся вдоль склона холма. Приблизившись к номеру сорок два, я сбавил ход – лишь белые цифры на выкрашенном черной краской почтовом ящике показывали, что участок вообще существует. Медленно проехав мимо, вгляделся в глубину грунтовой подъездной дорожки, но так и не сумел различить никаких строений – все было надежно укрыто густым лесом. В конце Комьюнити-роуд развернулся и принял решение. На сей раз все-таки свернул на подъездную дорожку и после левого поворота наконец увидел дом. Он представлял собой нечто вроде пирамиды – больше окон, чем деревянного каркаса, что делало его похожим на лыжное шале в миниатюре. Я с радостью обнаружил, что гаража нет, а перед входом припаркована только одна машина – какой-то внедорожник. Шансы на то, что Норман Чейни в доме один, значительно повысились.

Натянув на руки перчатки, а на голову – лыжную маску с прорезями для глаз, но не полностью опустив ее на лицо, я выбрался из машины, опустив к ноге увесистый гвоздодер с загнутым раздвоенным кончиком. Подошел к дому, остановившись в двух шагах от входной двери. Дверь была из крепкого дерева, но с двумя длинными и узкими оконцами по бокам, забранными фацетированным стеклом. Позвонив в звонок, я пригляделся к темной внутренности дома, искаженной фасками на стеклах. Решил, что если к двери с обратной стороны подойдет не мужчина средних лет, а кто-то другой, то я быстро натяну маску на лицо и ретируюсь к машине. Номерной знак я уже основательно заляпал грязью, так что ни цифр, ни серии штата было не разобрать.

Никто не открыл. Я еще раз позвонил в звонок, опять услышав колокольный перелив из четырех нот, и тут увидел крупного, кряжистого мужчину, медленно спускающегося по лестнице. Даже сквозь изрезанное декоративными канавками стекло я разглядел, что на нем серые тренировочные штаны и фланелевая рубашка. Лицо у него было багровое, а густые темные волосы торчали хохолками вкривь и вкось, словно давно немытые.

Мужчина открыл дверь, потянув ее на себя. В лице у него не было ни страха, ни даже нерешительности.

– Ну? – произнес он.

– Это вы Норман Чейни? – спросил я.

– Ну! – повторил мужчина. Ростом он оказался повыше шести футов, пусть даже и слегка сутулился, а одно плечо у него было заметно выше другого.

Я замахнулся гвоздодером, целясь в висок, но Чейни резко попятился, и раздвоенный плоский кончик задел его сбоку по носу. Что-то противно хрустнуло, Чейни, споткнувшись, отпрянул назад. Кровь плоским ручьем хлынула у него по подбородку. «Блин!» – булькающе всхлипнул он, схватившись руками за лицо.

Шагнув в дом, я опять замахнулся фомкой, но Чейни легко блокировал ее своей мясистой левой рукой, а потом замахнулся на меня правой, врезав мне в плечо кулаком. Не особо больно, но это на миг выбило меня из равновесия, и Чейни попер вперед, обеими руками ухватив меня за грудки и крепко впечатав в стену. Что-то – наверное, крючок вешалки – врезалось мне куда-то под самый затылок. Теплая кровь хлестала из носа Чейни, брызгая мне в лицо. Некое воспоминание – наверное, из какого-то романа Яна Флеминга – пронеслось в моем охваченном паникой мозгу, и я, вздернув правое колено, резко опустил каблук тяжелого ботинка на подъем ноги Чейни. Тот хрюкнул и ослабил захват, а я стал пихать его вперед. Он опять попятился, и через несколько спотыкающихся шагов мы оба повалились на пол – я рухнул на него сверху, услышав, как что-то лопнуло. Лицо Чейни исказилось, рот открывался и закрывался, как у рыбы, вытащенной из воды. Я оттолкнулся от него, приставил ему колено к груди и опять навалился на него всем своим весом. Он изо всех сил пытался дышать, а я обхватил руками в перчатках его толстую шею, стиснул, надавил большими пальцами так сильно, как только мог. Он пытался оторвать мои руки, но уже слабел. Прикрыв глаза, я продолжал вдавливать пальцы ему в горло. Примерно через минуту, а может, и больше, я отпустил его и перекатился на бок, тяжело дыша и сознавая, что во рту солоно и вязко от крови. Провел языком по зубам – все ли целы, – но пострадал как раз язык: кончик его был разлохмачен и отдавал резкой болью. Должно быть, я прикусил его в драке. Рот наполнился кровью; я проглотил ее. Не самая была бы лучшая мысль – выплюнуть полный рот собственной крови на месте преступления, пусть даже я и понимал, что следов своей ДНК уже оставил тут предостаточно.

Согнувшись на корточках над Чейни и избегая смотреть прямо на него, я пощупал пульс и на шее, и на запястье. Пульса не было.

Встал – окружающая обстановка на миг завихлялась вокруг меня, – потом наклонился подобрать фомку. Еще перед этой вылазкой я решил, что нужно будет пройтись по дому, взять несколько ценных вещей, когда Чейни будет мертв, но теперь не знал, хватит ли у меня духу. Мне просто хотелось поскорей прыгнуть в машину и умчаться отсюда, прочь от всей этой сцены, как можно дальше.

Я уже собрался повернуться к двери, когда уловил краем глаза какое-то движение на противоположной стороне прихожей, у входа в гостиную открытой планировки с окнами от пола до потолка. Ко мне медленно направлялся рыжий кот, его неподстриженные когти отчетливо цокали по твердому дереву пола. Кот остановился, обнюхал тело Чейни, опять посмотрел на меня и громко мяукнул, подошел на два шага ближе, а потом повалился на бок и потянулся, показывая белый клочковатый живот. Волна почти парализующего холода пробежала по всему моему телу – ползучего страха перед тем, что весь остаток моей жизни этот единственный образ, этот кот, просящий ласки, когда его хозяин валяется убитый на полу, будет преследовать меня вечно. Даже не задумываясь, я наклонился, подхватил в кота охапку, отнес его в машину и уехал.

Снег повалил еще сильней, налипая на асфальт. Особо не разгоняясь, я той же дорогой проехал через центр Тикхилла, а потом выбрался на автостраду, которая должна была вывести меня к Белым горам и на юг в сторону Массачусетса. Все мои движения в машине казались плавными и словно заторможенными, да и сам воздух, сквозь который пробивался автомобиль, словно превратился во что-то вязкое. Время замедлилось, и все было пронизано чувством нереальности. Я опустил взгляд на пассажирское сиденье, куда посадил покладистого кота. Какая-то часть моего мозга визжала: «Никогда не забирай ничего с места преступления!» Твердила мне, что я только что подписал себе смертный приговор, но я так и продолжал без остановки катить дальше. Кот теперь смотрел в окно, на снежинки, вьющиеся вокруг машины. Ошейника на нем не было. Протянув руку, я погладил кота по спине – он оказался более худым, чем я думал, а бо́льшая часть его объема происходила от его густого оранжевого меха. По-моему, под кончиками пальцев я ощутил легкую мурлыкающую вибрацию.