– Нет, зачем сами? Там строительная бригада. Матушка Татьяназа работами смотрит. Женщина она очень строгая. – Тут батюшка улыбнулся впышную бороду и хмуро добавил: – МГУ закончила, журфак, а потом решила, чтожизнь в миру не для нее. Но хватка у нее такая, думаю, лет через десять монастырьбудет краше, чем прежде.

– Постойте, – нахмурилась я. – Но если монастырьвосстанавливают, как-то туда материалы доставляют?

– По железке. И дорога туда, в общем-то, есть, только черезозеро, на пароме переправляться надо, и сегодня вы уже опоздали.

– А когда паром?

– Первый в семь утра.

– Спасибо, – вздохнула Женька.

– Карту себе оставьте, – предложил батюшка. Мы еще разпоблагодарили его и вышли из церкви.

– Придется ночевать здесь. Думаю, проблем с гостиницей невозникнет.

– Евгения Петровна, а не ты ли говорила, что надо доверятьсвоей интуиции и приглядываться к знакам судьбы? – ехидно спросила я.

– А что там с твоей интуицией? – насторожилась она.

– Интуиция мне подсказывает, что если наше паломничествообрастает такими трудностями, значит, нечего и соваться.

– Ты что, предлагаешь вернуться? После того, как мывосемьсот километров отмахали? И все без толку?

– Хорошо, пойдем искать гостиницу, – вздохнула я.

С гостиницей проблем не возникло. В ближайшей нас приняли сраспростертыми объятиями, номер оказался вполне приличным, что примирило меня сдействительностью. После ужина в ресторане жизнь и вовсе показалась прекрасной.Я намеревалась отдохнуть, но Женька потащила меня в город, часа за три мыобошли все церкви (здесь их было пять) и прогулялись по симпатичным улочкам сзастройкой девятнадцатого века. Даже Евгения Петровна, несмотря на свойэнтузиазм, еле волочила ноги. Узнав, где находится переправа, мы отправилисьспать. Я была уверена, что усну мгновенно, но не тут-то было. Женька сопеларядом, а я то к окну подходила и долго смотрела на спящий город, то принималасьчитать, то вновь пыталась уснуть, и так до самого рассвета. Разумеется, вскочивв шесть часов, Женька едва смогла меня растолкать. Сонная и злая, япереместилась в машину, поклявшись, что последний раз иду на поводу у подружки.

Переправа находилась километрах в десяти от города. Женькаворчала, что мы опоздали, и неслась как угорелая. Увидев указатель, мысвернули, и всю мою сонную одурь как рукой сняло. Перед нами открываласькартина необыкновенная. Ровная гладь озера, а на той стороне огромные сосны,насколько хватал глаз – сплошные леса. Воздух был чистый, и птичьи голосазвучали до того звонко, что перекрывали даже шум машин.

– Обалдеть, – сказала я.

– То-то, – усмехнулась Женька. – А ты ехать нехотела. Это тебе не наш парк «Дружба», это Русский Север. А дышится-токак! – открыв окно, с восторгом произнесла она. – Одним воздухом сытбудешь.

Перед паромом выстроилась вереница машин; было их не такмного, но я все равно забеспокоилась:

– А мы все уместимся?

– Уместимся, паром большой.

Так-то оно так, но сооружение показалось мне довольнохлипким. Парень в красном комбинезоне командовал на въезде. На нашу машинупосмотрел с интересом, должно быть, обратил внимание на номера другого регионаи теперь гадал, откуда нас принесло. Когда последняя машина въехала на паром,его слегка тряхнуло, и мы начали отходить от берега. Парень обретался рядом.Женька открыла дверь и спросила:

– До Рождествена как проехать?

– На берегу развилка будет, езжайте прямо. А чего вам тампонадобилось? – улыбнулся он.

– Мы журналисты.

– А-а… об оборотнях писать будете? – Он веселохихикнул.

– О каких оборотнях? – насторожилась Женька.

– Ну… чего у них там? Нечисть всякая.

– Серьезно? А мы и не слышали.

– Услышите, – пообещал парень, вновь хихикнув, однакона сей раз вышло это у него довольно зловеще.

– Мы, собственно, о восстановлении монастыря писатьсобирались.

– Монастырь? – Он головой покачал. – Монастырь – этохорошо. Привет там Ефросинье передавайте. Говорят, она в полнолуние бродит.

– Кто такая Ефросинья? Монахиня?

– Монахиня, монахиня, – развеселился парень.

– Послушайте, – решила вмешаться я. – Может,объясните, что вы имеете в виду?

– Да в этом Рождествене все как есть шизики. Чужаков,кстати, не любят, так что вы поаккуратней. Особенно с вопросами. В прошлом годуодин любитель туда отправился аномальную зону искать, до сих пор о нем ни слухани духа.

– Вы это серьезно? Про аномальную зону? – нахмуриласьЖенька.

– Конечно. О ней и в журнале писали. Часы тамостанавливаются и прочее… На ночь в Рождествене оставаться не советую.Последний паром в восемь вечера, так что не опаздывайте.

Он помахал нам рукой и пошел на корму. Женька в полномобалдении проводила его взглядом.

– Чего ты? – понизила я голос. – Парень дуракаваляет.

– Анфиса, у него клыки. Вот те крест. Он когда ухмыльнулся…

– Так, начинается, – перебила я. – Выбрось этуглупость из головы. Не клыки, а резцы. Аномальная зона еще куда ни шло, но оборотни– это чушь. А с Ефросиньей разберемся. Ясно, что это какая-то местнаядостопримечательность.

– Ладно, – вздохнула Женька. – Если с Кошкинойничего не выйдет, забацаю репортаж о российской глубинке, и аномальная зонавесьма кстати, народ любит небылицы.

– Вот именно небылицы, – съязвила я.

Между тем паром уже причаливал к берегу. Машины одна задругой выезжали на асфальтовую дорогу, парень в красном комбинезоне с улыбкойкивнул нам и крикнул:

– В восемь.

В полукилометре от пристани была развилка, впередиуказатель: «Рождественский монастырь». Мы углубились в лес, очень скоро асфальткончился, но проселочная дорога, вопреки словам батюшки, была вполне сносной,вдоль нее тянулись столбы с электропроводами.

– Давай остановимся, – предложила я. – Посмотри,какая красота вокруг.

– Зачем останавливаться? – нахмурилась Женька.

– Пройдемся по лесу…

– Не хочу. Что я, леса не видела? Еще заплутаем.

– Да мы рядом с дорогой, – не отставала я.