я все равно любил и жалел свою хозяйку. Хотя и знал, что это закончиться

катастрофой. Еще полгода — год, и я поистрепаюсь настолько, что она меня выкинет. И

оттого, что меня вышвырнут вместе с бельем, на которое я наклеен, мне не легче. Так я

думал, и с нетерпением, — но и со страхом, — ждал, когда же случится чудо. Хозяйка,

видимо, ждала его вместе со мной. По сравнению с тем, сколько протянул в этом мире

я (и как настоящий трицератопс, и как наклейка) ее ожидание было мимолетным.

Она так не думала.

Не знаю, в чем была причина того, что мужчины не оставались с ней надолго. Ведь в те

дни, когда к хозяйке должен был кто-то прийти, она меня снимала. Перед этим она с

дурацкой улыбкой долго лежала в ванной (я подглядывал из корзины), брила ноги,

мазала лицо какими-то кремами, и напевала. Что это за песня, я не знал. Честно

говоря, пела она так плохо, что я старался прикрыть ушные отверстия костяными

шипами. Помню только случайно услышанный припев:

— Динозаврики, динозаврики, может, вы попрятались в Африке?!

Хоть это и было про меня, но я не был в восторге. Глупо, и не в рифму.

Потом она выходила из ванной, одевалась и уходила, и возвращалась к вечеру с

мужчиной. Тех я, как правило, мог разглядеть уже ночью, когда они выходили в туалет.

Почему-то почти каждый из них, осторожно прикрыв дверь ванной, глупо и радостно

улыбался, глядя в зеркало.

Видимо, — думал я, — они рассматривали мою хозяйку как трофей?

Я простил бы им даже и это, купи кто-нибудь из них ей стиральную машинку, но один

мужчина два раза к нам никогда не приходил. С посещением одного из них у меня

связаны самые что ни на есть неприятные воспоминания. Мужчина, помочившись в

раковину, осторожно закрыл дверь ванной на ключ, и вытащил меня из корзины. Я

слыхал про таких мужчин. Он явно собирался стащить меня, чтобы спрятать в своем

рабочем столе и показывать друзьям на вечеринке. К счастью, он был совершенно

голый, и спрятать меня ему было негде. Поэтому, подумав, он снова бросил трусики в

корзину. С тех пор мой второй рог с правой стороны немного побелел. Ира думает, что

это от стирки, но мы-то с вами знаем, от чего…

Может быть, мужчины не оставались с ней надолго из-за ее носа? Тот и в самом деле

чуть великоват. Вообще, особи вашего вида чересчур разборчивы. Будь мы, динозавры,

такими привередливыми, пятьсот миллионов лет на Земле не продержались бы. Зато

фигура у нее замечательная, — уж мне-то поверьте, — поэтому они все-таки, пусть и

ненадолго, приходили.

Когда хозяйка встретила мужчину, который пришел и второй, и третий, и четвертый

раз, — а потом остался, — я был на ней. В ее планы свидание не входило. Поэтому вот

уже три недели она не брилась там, где обычно подбриваются

девушки, собирающиеся остаться на ночь с мужчиной. Она

иронично называла это — "растительность". И, судя по всему, здорово ее не любила.

Увидев меня, он умилился. И, — хоть она сначала и не позволяла снять белье со мной,

но не потому, что он ей не нравился; она просто стеснялась, — все-таки стащил эти

трусики.

Когда нас надели, я по запаху понял: "растительность" его не остановила.

И до сих пор не останавливает. Шесть лет прошло. Трусики поистрепались. Я,

признаться, тоже. Это, конечно, не засуха периода плейстоцена, но тоже испытание. К

счастью, они купили стиральную машинку. С платиновой защитой. Как сказано в

буклете:

— Благодаря сертификату "Wolmark" — Платиновая Защита", эксклюзивно

предоставленному бренду "Aniston" компанией "Wolmark", стиральные машины нового

поколения предоставляют такое безупречное качество стирки, что даже вещи, которые

до этого строго подлежали лишь ручной стирке, могут быть доверены машине,

поскольку теперь не происходит стирания волокна, и одежда остается мягкой.

Конечно, рано или поздно мне придет конец. Левые лапы, и передняя, и задняя, совсем

уже стерлись. Но я отношусь к этому спокойно.

В крайнем случае, буду головой единорога.

И потом, конец мне придет только тогда, когда мне придет конец. Раньше этого

времени меня, — вернее нас, меня и трусики, — не выкинут. Это он не позволяет хозяйке

нас выбрасывать. Похоже, мы для него — фетиш, и зря вылезли на букву "Т".

Было бы слишком нагло утверждать, что любовь — это трицератопс. На такое

обобщение я не тяну. Но фраза "любовь для мужа моей хозяйки — это я, нарисованный

на ее трусиках трицератопс" не будет, пожалуй, преувеличением.

Так или иначе, — как фетиш, как любовь, или трицератопс-наклейка, — но скоро я

перестану быть еще раз. Но отношусь к этому спокойно. Я же динозавр. И видел

падение метеорита. Того самого, из-за которого мы, собственно, и вымерли. Но я

спокоен. Глобальные катастрофы учат смирению.

Особенно в личной жизни.

Сколько себя помню в этом доме, они постоянно ругаются из-за моей крышки.

— Закрывай крышку унитаза! — говорит она ему.

— Какой смысл ее закрывать, если все равно открываешь, когда заходишь в туалет?

— удивляется он.

— Давай тогда не убирать постель утром, ведь вечером мы в нее снова ляжем, -

иронизирует она, — и перестанем мыть посуду, ведь в нее снова придется накладывать

еду!

— Это не совсем то! Ты передергиваешь! — протестует он, но времени на подробную

дискуссию у него нет, и он сдается. — Хорошо, хорошо. Я буду закрывать эту крышку.

Успокойся.

Уходя, он, конечно, забывает закрыть крышку унитаза.

Нет, конечно, я не настолько умен, чтобы делать из этого какие-то выводы. Например,

такой: любовь — это споры из-за крышки унитаза. Красивое словцо и меткие, в лёт,

характеристики, это, знаете, не по моей части. Вообще, признаюсь вам, что мы,

унитазы, по сути своей тугодумы. Медленно соображаем. Зато нам присущи такие