– Зато вы живы, – убежденно заявила в ответ.

– К ресу такую жизнь! – разозлился Горн.

– Не говорите ерунды!

Я рассердилась. Разве можно так думать? Жизнь – это самое ценное, что есть у человека. Какая бы она ни была! А этот…

Понимал бы что!

– Ты забываешься! – холодно произнес Горн.

Ага. Видно, сиятельству и правда полегчало, раз решил поставить меня на место. А чего меня на него ставить? Я и так там.

– Простите, милорд, – как можно спокойнее произнесла в ответ.

М-да. Что-то я расслабилась. Забыла, с кем разговариваю. А ведь Горн – такой же маг, как и Каллеман. И запросто может отправить меня в Рейхварн. В этой низовой тюрьме полно простолюдинов, осмелившихся перечить аристократам.

– И вообще, почему ты позволяешь себе так разговаривать? – не унимался Горн.

– Простите, милорд, – преодолев возмущение, постаралась ответить как можно смиреннее.

Граф ничего не ответил. Как ни странно, выглядел он довольным. Порой у меня возникало ощущение, что все его вспышки гнева не более чем провокация. Или декорация, за которой Горн скрывает свои истинные намерения и чувства. Чего проще показать людям то, чего они ждут и боятся? Прикрикни погромче, потопай ногами, пообещай всех казнить – и вот уже окружающие трепещут от страха и не приглядываются к тому, что скрыто за грозным фасадом. А если прибавить сюда изначальный страх простолюдинов перед магами, то Горну даже усердствовать особо не нужно. Говорят же, у страха глаза велики!

Я внимательно посмотрела на графа. Вид у него был расслабленный и умиротворенный.

– Графиня еще не уехала? – почувствовав мой взгляд, спросил Горн.

– Нет, милорд.

– Проклятье! – тихо пробормотал он. И прозвучало это удивительно искренне.

– Вы уверены, что не хотите ее видеть? – осторожно поинтересовалась я.

– Абсолютно, – отрезал граф и жестко усмехнулся.

– Насколько я поняла, леди Горн не уедет из Эрголя, пока вы с ней не поговорите.

– Тебе не кажется, что тебя это не касается? – в голосе больного послышался металл.

– Простите, милорд.

Я решила отступить. Горн прав. Какое мне дело до его взаимоотношений с матерью? Хотя, сказать по совести, присутствие графини успело мне изрядно надоесть. С ее приездом жизнь в замке сильно изменилась. Если раньше тут царили тишина и покой, то сейчас невозможно было выйти в холл и не наткнуться на хихикающих камеристок, весело болтающих горничных, снующих повсюду лакеев.

– Рес! Помоги мне подняться.

Граф заворочался на постели.

– Милорд, вам еще рано вставать, – попыталась я образумить своего упрямого пациента.

– Замолчи и дай мне руку, – рыкнул Горн.

Не дожидаясь моей помощи, он сел и медленно спустил ноги на пол.

– Какой же вы упрямый, милорд, – вздохнула я, а про себя добавила: «как осел».

Граф вцепился в мою руку и рывком поднялся.

– Обопритесь на меня, так будет удобнее.

Я подставила плечо.

Горн чуть покачнулся, навалился на меня, но тут же выровнялся и шумно выдохнул.

– Рес… Идем.

Я не стала спрашивать, куда он собрался. У графа было поразительное чутье. Даже не видя, он точно знал, где что находится. Вот и сейчас, медленно, с трудом переставляя непослушные ноги, двинулся прямо в сторону ванной.

Что ж, понятно. Утку сиятельство признавать не желали.

– Дальше я сам, – твердо заявил Горн, оказавшись в отделанном мрамором помещении.

– Уверены?

– Абсолютно.

Я с сомнением посмотрела на упрямца, но возражать не стала и молча закрыла дверь. Хочет сам – пожалуйста.

Спустя пару минут, из ванной донесся грохот и громкие ругательства.

– Милорд?

– Все нормально, – слишком поспешно ответил граф. В его голосе слышалось непривычное смущение.

М-да. Видно, дело плохо.

Когда я заглянула в ванную, моим глазам предстал полный разгром. Стеклянная полка, на которой стояли многочисленные флаконы, упала и раскололась надвое, склянки рассыпались по полу, полотенца тоже оказались внизу, рухнув вместе с держателем, а от красивой фарфоровой вазы, в которой стояли вечноцветущие амарисы, остались лишь мелкие осколки.

– Понаставили тут всякой дряни, – недовольно буркнул Горн.

Он стоял посреди разрухи и тяжело опирался на мраморную столешницу раковины. Я окинула его внимательным взглядом, убедилась, что сам он не пострадал, и незаметно выдохнула.

– Вы совершенно правы, милорд.

Я постаралась скрыть иронию.

– Ненавижу все эти финтифлюшки, – еще недовольнее пробормотал граф.

– Они здесь совершенно лишние, милорд, – поддакнула я и улыбнулась.

– Перестань надо мной смеяться, – рявкнул граф.

– Что вы, милорд! У меня и в мыслях не было.

Я изо всех сил сдерживала смех, но получалось плохо.

– Кэтрин!

– Простите, милорд.

Я пыталась успокоиться и уже почти добилась результата, но тут вдруг Горн неожиданно усмехнулся, а потом немного смущенно рассмеялся. И все мои усилия оказались напрасны. Я прыснула и от души расхохоталась.

– Ужасно нелепая ситуация, – пробормотал граф, борясь со смехом. – Чувствую себя неповоротливым слоном.

– В посудной лавке, – договорила я.

– Почему в посудной?

– Ну, это такое известное выражение из басни.

– Да? Странно, не слышал, – в голосе Горна больше не было веселья. В нем появилась подозрительность. – Что за басня?

Рес! Ну кто меня за язык тянул?!

– Детская, милорд. У нас в Ютланде ее читают малышам.

– Как называется?

Если бы я знала!

– К сожалению, я не помню, милорд.

– Ладно. Включи воду, я хочу помыть руки. И помоги мне.

После того как с омовениями было покончено, граф оперся на мое плечо и заявил:

– Пошли. Нужно выбираться из этого разгрома.

До кровати мы дошли быстро.

– Расскажи мне о своем детстве, – неожиданно приказал Горн. Он устроился на постели и с видимым облегчением вытянул ноги. Плотная повязка скрывала его глаза, но у меня возникло ощущение, что граф прекрасно видит сквозь нее.

– Милорд?

Я тянула время, соображая, что ответить.

– Что непонятного?

– В моей жизни нет ничего интересного, милорд.