дом, так, барак считай. Но все крыша над головой. Да и устроиться проще — может в порт, а может еще раз свезет и на судно возьмут. Глядишь еще и похожу куда…

— Ну раз так, погоди тогда …

Отец ушел в дом, появился минут через десять, протянул Боцману сверток, из которого краем выглядывал шмат соленого сала. Потом немного загородясь от мальчишек он протянул Боцману бумажку. Фёдор разглядел — это была «красненькая», червонец.

— Путь дальний. Пригодится.

— Благодарю, брат — красиво ответил Боцман.

У Фёдора было странное ощущение, что их, Боцмана и отца, незнакомых до этого момента, что-то связывает, какое-то общее знание, но какое, он не мог понять.

Глава 15. Толька Белкин (2)

Дом Тольки Белкина стоял по Большевистской прямо напротив «Мысинского барака», мрачного двухэтажного дома, из почерневшего, то ли от времени, то ли от сырости, бруса, на первом этаже которого располагался продовольственный магазин с понятным названием «Продмаг», а на втором этаже, вход на который был со двора, располагались четыре квартиры. По современным меркам магазин был универсальным, так как в нем продавали все — от молока и конфет до водки и селедки. Еще он был хорош тем, что в нем можно было сдавать стеклотару, правда бутылки здесь брали только лимонадные, пивные и водочные по 12 копеек. Те, что подороже, молочные и из-под кефира, не брали, так как молоко здесь продавали в разлив, а кефира никогда и не бывало, потому что у местных он популярностью почему-то не пользовался.

Долгое время магазин этот был в округе один и все вынуждены были, если не постоянно, то довольно часто ходить именно в него, хотя пользовался он дурной славой. Этой дурной славой он был обязан своему неофициальному названию — «Мысинский барак». На втором этаже дома в одной из квартир, по тогдашним меркам достаточно просторной, в три комнаты, жило семейство Мысиных. Официально прописано в квартире было шестеро — мать, отец и четверо их сыновей, но одновременно в адресе проживали обычно трое жильцов, реже и недолго бывало четверо, и никогда не бывало всех шестерых, потому что отец и сыновья периодически, сменяя друг друга, «отдыхали» в местах «не столь отдаленных», а порой и совсем неотдаленных — здесь же в родном или соседних районах на лесоповалах в глухих таежных зонах. Причины их «отпусков» разнообразием не отличались — хулиганство, кражи, разбой, грабеж. Только третий из братьев, Колька, нарушил традиции и сел не «по-мысински» — за изнасилование. Братья были почти погодки, младший чуть старше Тольки Белкина. Отца Мысина по имени никто не знал, говорили просто — «Мысин-старший», а мать называли «Мысихой».

Двое старших братьев были отморозки, как только они выходили после отсидки, вся округа начинала считать дни, когда же они снова отправятся «на курорт». Велосипеды, мопеды, мотоциклы, ведра на заборах и даже развешенное выстиранное белье на улице старались не оставлять. Подчищалось и сбывалось неизвестно куда все мало — мальски плохо лежащее. Заявлений в милицию никто не писал. С одной стороны вряд ли найдут, таких прецедентов практически не знали, с другой — на свободе всегда оставался кто-то из Мысинских и от них всегда можно было ждать пакостей, мелких или крупных.

Настроение в тот день у Тольки было классное. Он возвращался из гаражей на Северной. В кармане приятно хрустела еще не потерявшая запах заводской краски «красненькая» десятка. Он получил ее за регулировку клапанов на красивой, еще довольно новой синенькой «шестерке». На чужой машине он делал это первый раз, но все прошло на редкость просто и без проблем. Руки знали, что делали. Хозяин «шестерки», прапорщик с пятой зоны, опробовал двигатель сразу после регулировки, проехался тут же между гаражами.

— Да у тебя, парень, золотые руки! Я и не знал, что она так может. Считай икру на масло ты себе по этой жизни уже обеспечил.

Вообще-то прапорщик все мерил деньгами, но в этот раз его слова грели Тольке душу даже больше, чем выуженная из толстой пачки новенькая десятка.

Глухой сдавленный женский крик он уловил не сразу и не сразу понял, откуда он. Но что-то в этом голосе заставило Тольку вздрогнуть. Слова были непонятны, но голос казался знакомым, и отчего-то Толькино сердце вдруг сразу напряглось и забилось часто-часто. Он вслушался –

— На надо, я прошу вас, не надо … Не надо…

Звуки шли из-за сараев возле «Мысинского барака». Конечно, Толька знал это место. Укромный уголок, с трех сторон прикрытый сараями, такие уголки есть почти в каждом старом дворе. Деревянный стол со скамьями, здесь у «Мысинского барака» над столом был еще и дощатый навес, в углу старая голая железная продавленная кровать, на которой порой ночевали выгнанные из дома «перебравшие лишку» мужики из окрестных бараков.

Толька сначала быстро пошел, потом вдруг побежал, как будто понимая, что он может не успеть, что может случиться что-то непоправимое.

За столом в межсарайном закутке было можно сказать многолюдно. Крайне редкое явление — все младшее поколение Мысиных одновременно и в одном месте, при этом изрядно поддавшее. Это Толька понял по реакции на его появление. Двое старших сидели за столом, заставленным бутылками и закусками, младший Валерка, пошатываясь, мочился в дальнем углу, а на кровати, с которой и слышалось сдавленное «не надо..», навалился на кого-то третий по порядку появления братьев Мысиных на свет, Колька. Когда в проеме закутка появился Толька, Колька обернулся, и лишь тогда Толька увидел за ним расширенные от ужаса знакомые глаза и побелевшее лицо Ольги Телешевой, их соседки через огород.

Он стоял и не понимал, что делать, что говорить, даже как к ним обратиться.

Пацаны? Ну какие уже пацаны, особенно Мысины-старшие? Мужики? Какие они мужики? Они уголовники … Да и звучит мужики как-то по-доброму … А надо ведь, чтобы слова звучали твердо…

Он решил не называть их никак. Да они и есть никто. Сволочи!

— Эй, не трогайте ее! Это же наша соседка, Ольга!

— Валерка, — он обратился к младшему из Мысиных, — это же Ольга, ты же знаешь ее?

Младший Мысин не реагировал, он глупо улыбался, держась за стенку сарая, покачиваясь на сгибающихся не слушающихся ногах.

— Вы же тоже здесь живете. Вы же тоже соседи! — голос Тольки срывался.

Один из старших Мысиных, сидевших за столом, ответил заплетающимся языком.

— Шкет, запомни, соседи — это по нарам! А здесь марухи и фраера! Ничего, пора уже девке бабой стать!

Колька Мысин отвалился с