законам красоты — то есть в силу необходимости соблюдения пропорций в представительстве классов в партийных рядах.

Отец Фёдора говорил, что Белкин-старший какое-то время упирался, даже по-соседски советовался с ним, пугали суммы партийных взносов, довольно серьезные. Но, по всей видимости, другие обещанные привилегии, или, как сейчас говорят «бонусы», взяли вверх. И бонусы, по всей видимости, действительно были серьезные — Белкины без всякой очереди купили сначала Запорожец, а потом в 1972 году и первые Жигули-однёрку.

Толька был младшим из трех братьев. Старшего брата Белкина, Вальку, Фёдор не помнил. Тот сходил в армию, потом жил отдельно от родителей какой-то своей взрослой жизнью и Толька его даже как-то и не поминал никогда в разговорах. Средний, Борька, учился в техникуме, его все мальчишки знали много лучше. У Борьки были права и пару-тройку раз он катал их на Запорожце, который достался ему после того, как отец пересел на Жигули.

Тольке, видимо, как младшему, позволялось очень много. Он рос непослушным, хулиганистым и громкоголосым. Был легок на подъем, его постоянно тянуло на какие-нибудь авантюры и приключения. В их компании идеи обычно исходили от других — от Фёдора, от Андрея, реже от Левы, но Толька был первым, кто идею подхватывал и готов был тотчас куда-то идти, бежать, что-то ломать или что-то строить, во что-то, во что угодно играть, с кем-то драться или наоборот брататься. Он был мотором, причем мотором, который заводился с полуоборота и который, казалось, работал даже тогда, когда у всех других горючее уже давно заканчивалось. Когда они по вечерам, порой уже затемно, собирались домой, Толька всегда упрашивал — «Ну пацаны, ну давайте еще хоть полчасика, ну куда вы?» И это не зависело от того, чем они занимались — играли ли в войнушку, футбол или хоккей, или просто сидели в построенном из досок и шифера «штабе» и болтали о чем попало.

С ним было не страшно ходить по другим кварталам, даже по местному «Чикаго» — микрорайону бумажников, передвигаться по которому без последствий для здоровья можно было только днем. Темных дворов в микрорайоне хватало и местной шпаны опасались даже здоровые мужики, которые после работы старались возвращаться домой компаниями, особенно в дни получки.

Микрорайоновские пацаны, перенимая моду у старших, тоже кучковались по дворам, сбивались в шайки, часто пластались между собой, ну и конечно не давали проходу любому чужаку.

Между тем через микрорайон лежала дорога на старую свалку, на которой всегда можно было найти много чего интересного. Однажды они даже собрали почти целиком из найденных на свалке деталей велосипед «Школьник». Его отдали Андрею, у которого своего велосипеда не было, денег у матери не хватало. А сам Андрей там же на свалке отыскал старый приемник, чему был как радиолюбитель бесконечно рад. Зимой на свалку ходили за червями. Свалка дымила постоянно и в теплой земле можно было отыскать жирных, красных, почти навозных червей и не надо было тратиться на «малинку», коробок которой на рынке стоил непомерно дорого для пацанского бюджета.

Обычно микрорайон они обходили. Но почему-то в тот раз Толька их уговорил. Собственно, он и не уговаривал, просто сказал — «А я пойду напрямки». И не пойти с ним уже было нельзя. Не по-пацански, вернее, не по-мужски. Сердце у Фёдора билось сильней, чем когда он первый раз пошел к зубному. Да тогда он и не шел, его привели, точнее притащили. Зуб болел сильно, но то немногое, что Фёдор знал про зубных врачей из фильмов и разговоров сверстников и взрослых, казалось еще страшней. Хотя в тот раз все закончилось для Фёдора быстро и не страшно. Пожилой врач, фронтовик, Фёдор однажды видел его в пиджаке с полоской орденских планок, держа в руках блестящие щипцы, наклонился над Фёдором, полулежавшим в потертом стоматологическом кресле:

— Ну что боец, готов к бою?

Фёдор закрыл глаза, а когда открыл, над ним суетились медсестры, целых две. Доктор стоял, курил у форточки, тогда так прямо в больнице курить еще было можно, и весело смотрел на Фёдора:

— Ну что же ты, боец? Тебя еще и не ранило, а ты уже в отключку. Вся война без тебя прошла. Только и успел, что испугаться.

В этот раз отключаться было нельзя. Им почти повезло, они уже почти проскочили, оставалось пройти двор у «Кулинарии», а там через дорогу и вот она свалка. Везение закончилось метров за сто до цели. Микрорайоновских было семеро против их четверых. Главного Фёдор знал — Ромка Шарифуллин, из восемнадцатой школы. После того, как по всем кинотеатрам страны прошла куча фильмов про индейцев со знаменитым Гойко Митичем, обогатив дворовый лексикон множеством новых слов, Шарифуллин получил кличку «Шериф», созвучную его фамилии. Проблема усугублялась тем, что Шериф ходил в секцию бокса и показывал там неплохие навыки. Но еще хуже было то, что навыки эти он любил оттачивать на улицах и во дворах своего микрорайона. Слухи о его «подвигах» множились и, понятное дело, всей их компании было совершенно ясно, что они крепко попали.

Их окружили полукругом. Шериф вышел немного вперед.

— Ну что, цуцики? Сейчас будем вас метелить.

Слово «цуцик» было непонятное, но крайне обидное. И, похоже, Тольку Белкина оно обидело больше всех. Он тоже вышел вперед.

— А чё вы такие храбрые, семеро на четырех? Давай один на один махаться?

Пацаны такого поворота не ожидали и удержать Тольку от этой дикой наглости просто не успели. Отметелить их действительно должны были по первое число, благо, тогда хотя бы лежачих ногами не били. Но все повернулось иначе.

— Ты чё? Серьезно? Ну давай. Но условие, слетишь с копыт за десять минут три раза, твоих тоже отметелим…

У Шерифа единственного были часы, большие наручные часы на толстом коричневом ремешке. Все про них знали, потому что он носил их на левой руке, так как основная в боксе у него была правая. Он снял часы и отдал одному из своих:

— Засекай.

Толька дрался отчаянно, он не защищался, он нападал. При этом у него даже была какая-то тактика — он наскакивал петухом, круговыми размашистыми ударами пытался достать Шерифа хотя бы в корпус, выше достать было сложней, Толька был на полголовы ниже. Наскакивал, потом отскакивал, заходил чуть сбоку. Получалось, что Шериф стоял в центре и был вынужден вертеться по кругу, отражая Толькины наскоки. Но то, что удары и движения у него были поставлены, со стороны было видно даже ничего не сведущему ни в драке, ни в