Ее покинуло чувство времени и места, ощущение реальности или нереальности происходящего было теперь до такой степени размыто, что Матильда никак не могла снова начать отдавать себе отчет даже в самых простых бытовых действиях: потому единственным выходом было не делать вообще ничего. Она просто лежала и ждала, когда это все закончится. А тянуться вечно оно не могло – она, по крайней мере, находила в себе силы на это надеяться – потому так примерно видимо и выглядел грешный ад: вот это вот все, без смысла, перерыва, передышки конца и края, помноженное на самое себя и растянутое вдоль самой бесконечности.

Юля нашла им дачу: она арендовала на лето второй этаж небольшого особняка в Стрельне, куда при помощи Зедделера и брата с грехом пополам доставила Матильду. Они совершенно уединились от внешнего мира и принялись ждать, когда Матильда очнется от своего оцепенения. Юзя несколько раз высказывал мысль о том, что сестру необходимо показать доктору, если нет – то хотя бы информировать родителей, потому что они имеют право знать. Юля умоляла его ничего не предпринимать, ссылаясь на то, что визит к доктору не останется незамеченным и так или иначе повредит репутации и карьере Матильды. Что касается родителей, так совершенно точно они уже были в курсе известия о помолвке Наследника и прекрасно представляли себе состояние своей младшей дочки.

Матильда почти не вставала с постели, ела через силу и просила только одного: чтобы ее оставили в покое. На улицу она не выходила, по дому передвигалась мало и редко, посещая лишь уборную и ванную. Говорить у нее не получалось совершенно, и она много думала о молчании, разбивала его на типы по разным признакам, давала ему разные имена: молчание Юли – встревоженное; молчание Власова – проклятый Власов, преследовал тепеь ее в самых страшных кошмарах – угрожающее; неодобрительное молчание зрительного зала; молчание пустых покинутых домов поздней ночью; молчание опустевшего театра в Царском Селе, молчание равнодушных перед лицом страдания высоких, вечных по сравнению с короткой человеческой жизнью, гор – равнодушное, молчание Николая – на этом моменте спотыкалась снова и снова. Молчание Николая было разным. Иногда оно казалось ей молчанием поражения.

«Ты плохой солдат, ты очень плохой солдат, Маля, – говорила она мысленно сама себе, силясь пристыдить себя и тем самым получить контроль над собственным телом и взять себя в руки, – тут ничего не поделаешь, хочешь не хочешь ты должна говорить. Давай. Говори. Чем больше ты выпадешь из жизни, тем сложнее тебе будет в нее вернуться, а возвращаться придется».

Она попробовала заговорить, но вместо слов у нее получился стон. Вцепившись за этот звук собственного голоса, Матильда дернула за него изо всех сил, и наконец, у нее получилось разрыдаться.

Вопреки всем ожиданиям – как родных, так и сочувствующих, и даже недоброжелателей, к началу летнего красносельского сезона Матильда явилась на репетиции. Танцевала она с ожесточенной сосредоточенностью и усердием, но все, что происходило с нею в те тяжелые дни, казалось ей чем-то проходящим сквозь нее, ничем при этом не задевающим: она даже толком не понимала, в каких балетах задействована. Помимо подготовки к главному событию сезона – праздничного балета «Пробуждение Флоры» были и другие постановки: балет «Наяда и рыбак», третий акт оперы «Ромео и Джульетта» и даже, кажется, что-то еще…

На праздничном балете присутствовали не только многочисленные русские князья, но и гости из Англии и Дании, а само торжество было организовано с таким размахом, что было решено выделить Придворному ведомству щедрую премию. Местные жители, слегка обалдев от невиданного размаха торжества, встретили новобрачных Ксению Александровну и Александра Михайловича Романовых такими овациями, что испуганные лошади резко рванули в сторону, а супругов выбросило в канаву. На торжестве присуствовал Николай, Матильда не могла совладать со своим телом, и посмотреть на его лицо. Алиса все еще оставалась в Германии, венчание должно было состояться грядущей осенью.

Имененно этим праздничным спектаклем и окончился летний сезон – окончился много раньше обычного, но Матильде было все равно. Она вернулась на дачу в Стрельне, не имея ни желания ни представления о том, чем занять себя и куда себя деть и применить до начала зимнего сезона.

На следующий же день после возвращения в Стельну к ней приехал Великий Князь Сергей Михайлович, с которым у Матильды сложилась сначала крепкая дружба, а позднее – незадолго до помолвки Николая – окончательная ссора. Матильде было так худо, что она не находила в себе сил анализировать цель его визитов: хотел ли Сергей Михайлович возобновить общение с нею исключительно пресделуя свои личные интересы, послал ли его Николай дабы опекать и по возможности защищать Матильду – все было сейчас единым.

Да и сама их ссора казалась теперь неважной, ведь была устранена причина конфликта: Сергей неустанно уговаривал Николая порвать с Матильдой, Матильду – отпустить Николая, чем и вызывал в конце концов ее неописуемый гнев и пожелание покинуть ее дом и по возможности туда больше не являться.

Сергей Михайлович продолжал бывать на даче у Матильды практически каждый день, приезжая верхом из Преображенского полка. Находясь у нее в гостях, он не требовал общения, поддерживал разговор в случае ее желания поговорить и не настаивал на его продолжении в случае ее желания молчания.

Юля рассказала Сергею о детской привычке Матильды много и долго гулять по лесу, и он упорно и тепреливо склонял Матильду к возвращению к этому занятию до тех пор, пока она не сдалась. Гуляли они также и по самой Стрельне, много и долго бродили по резиденции Великого Князя Константина Николаевича, парк тот был столь огромен, что его теннистые аллеи тянулись до самого берега моря.

Во время одного из таких молчаливых и мрачноватых походов Матильда вдруг заинтересовалась симпатичной, но совершенно запущенной дачей и, увидев вывеску «продается», изьявила желание внимательно все изучить изнутри. Дом был старинный. Наблюдая за поведением Матильды, Сергей Михайлович промолчал, но на следующий же день купил дачу на свое имя. Он сказал Матильде о своем подарке накануне переезда в город – квартира на Английском проспекте также теперь принадлежала ей, но был ли это подарок Николая или его собственный, он не пояснил, а Матильда не захотела спрашивать.

В последнюю ночь, проведенную на даче в Стрельне, Матильда увидела во сне полковника Власова, он вежливо и убедительно требовал у Матильды отдать ему ее сердце, причем предлагал ей вскрыть ее грудную клетку самостоятельно, вкладывал ей в руку небольшой хирургический скальпель и обещал отвернуться, пока она будет этим самым скальпелем орудовать, хотя ему будет очень жаль не смотреть, так его с давних пор завораживает и возбуждает вид человеческой крови.

– Малечка, миленькая, золото мое, отдохните!

Если уж сам директор театра, Иван Карлович, указывал на то, что Матильда переработала, возможно, в этом был смысл.

Матильда поставила стул на место, заглянула в хмурое лицо начальника и хитро улыбнулась: