Когда она вернулась в спальню, чтобы снова усесться у зеркала, со стороны кухни совершенно явственно послышался звон посуды.

Какое-то время она стояла и слушала движение на кухне, не в силах заставить себя покинуть комнату. Потом осторожно пошла на звук. На кухне было темно, за столом сидел человек и спокойно ел из тарелки суп, оставленный на плите кухаркой. «Уха», – отстраненно подумала Матильда. По идее, надо было бы закричать, но квартира была пуста, каменный забор был высок, а время было – поздним.

Человек за столом – лица его не было видно – продолжал оживленно орудовать ложкой.

«Пришел меня убить – и жрет перед делом? – подумала Матильда, удивляясь собственному спокойствию, – или, может быть, я сплю?»

Человек отложил ложку и утер рот салфеткой. Матильда присела на стул на противоположном крае стола, силясь разглядеть его лицо.

– А мне докладывали, что Император обожает лапшу из голубей. Обманули! Матильда Феликсовна, почему меня все обманывают? А?

Тон его был наигранно веселым и непринужденным, фигура – невысокой и поджарой.

– Я включу свет? – выдавила Матильда.

– Что вы, что вы, Матильда Феликсовна, сидите, я джентельмен, а вы – хозяйка.

Тень выпрямилась и бесшумно скользнула руками по керосиновому светильнику, висящему над столом. Сощурившись от ударившего в глаза света, Матильда всмотрелась в лицо незнакомца, жесткое, словно вырезанное из дерева, в стылые глаза, на глубине которых была отчетливо различима тень глубокого убеждения в том, что лучшей формой коммуникации для людей являются приказы.

Он снова бесшумно сел напротив Матильды, в открытую ее изучая, цепко и оценивающе.

– Кто вы? – Матильда не надеялась на прямой ответ, хотя примерно уже и так понимала, с чем может быть связан этот визит и последующий за ним жутковатый спектакль.

– Полковник Владимир Львович Власов. Вы смущены? Слышали обо мне?

– О. Я не ожидала, что вы так вот просто назовете свое имя.

– Матильда Феликсовна, мы же только что с вами обсудили – я же джентльмен, к тому же гость. Я человек, отвечающий за спокойствие – спокойствие вцелом, а так же за спокойствие отдельно взятых лиц. Я служу миропорядку. Вы разумеется, понимаете, каких именно лиц я имею в виду?

– Догадываюсь.

– А столь поздний и экстравагантный визит мне должно было нанести вам с одной только целью: забрать у вас некие письма, написанные одной обоим нам известной и весьма высокопоставленной личностью.

– И что вы дадите мне взамен?

– Взамен?

– Вы заберете письма: что вы намерены отдать мне взамен моей утраты?

Власов усмехнулся.

– Вы больше меня не увидите, ни здесь, ни днем в более публичной обстановке. Как вам такой обмен?

– А если нет? Если у меня нет писем? Что – убьете меня? – Матильда старалась держаться как можно увереннее.

Полковник Власов оказывал на нее почти гипнотическое воздействие, вызывая желание бездумно извиняться за что угодно и сразу за все.

– Да бог с вами, Матильда Феликсовна! Скажете тоже – убить. Я что, по вашему, похож на убийцу?

– Похож, – честно признала Матильда.

– Не стану я ничего делать, – отмахнулся полковник Власов так, будто Матильда сказала несусветную глупость, а потом добавил очень тихим и неприятным тоном:

– Человека, который восстает против системы, система убирает сама.

Он встал и принялся прохаживаться по кухне, останавливаясь то тут, то там, с одинаковым интересом трогая кончиками пальцев и сиротливо лежащий в вазе начинающий увядать фрукт, и фотографию Матильды в тяжелой рамке. Он взял фотографию в руки, внимательно изучил рамку с обеих сторон и провел пальцами по лицу черно-белой Мали. Матильда невольно схватилась за начинающую пылать щеку. Осмотрев кухню, он столь же бесшумно, и спокойно, сколько и бесцеремонно продолжил свое изучение квартиры. Матильда поднялась и пошла следом. На ходу Власов продолжал развивать свою мысль:

– Вся, понимаете ли, система начинает играть против вас. Мало ли что может с человеком случиться. Ударит ножом нищий безумец, просто так, ни за что. Днем, во время прогулки. Или скажем, выкинет из саней строптивая лошадь. Вино окажется полным отравы. Отвалится театральная люстра. Да мало ли что, в конце концов, у человека просто может появиться в сознании мысль, что жить ему решительно незачем, и он вздумает однажды повеситься на той самой несчастной люстре.

Власов держал в руках музыкальную шкатулку, в которой Матильда хранила письма. Он проницательно взглянул на нее, и перемена в ее лице от него не укрылась. Он не стал ее открывать, а лишь передал в руки Матильде.

– Я не стану ничего отбирать, Матильда Феликсовна. Это ваш выбор – отдать мне эти письма, и, ежели они у вас конечно есть, памятные подарки. Но насколько я осведомлен, подарки от известной нам высокопоставленной особы вы брать отказывались, а если и брали, то с большой неохотой.

Матильда покраснела.

– Рано или поздно Наследник женится, – доверительно сообщил ей Власов как старой знакомой. – Вы, воображаю я, думаете: что мне терять? И это по вам звучит крайне правильно и благородно. Матильда Феликсовна, человеку всегда есть что терять. Подумайте, вспомните – у вас ведь есть родные…

Матильду затошнило. Боже, вот упадет она сейчас в обморок, а Власов ее подвесит на люстре, а Николаю потом сообщат, что, стало быть, жить ей было совершенно незачем…

– Не бойтесь.

– А я и не боюсь.

– Я знаю, но все равно не бойтесь. Отдайте письма, когда будете готовы, и сосредоточьтесь на репетициях. Вы же хотите исполнить тридцать два фуэте… Верно?

– Верно – бездумно кивнула Матильда. Она чувствовала, что визит вежливости подходил к своему концу, и ею овладело непреодолимое желание как можно скорее помыться, как только инфернальный полковник Власов соизволит оставить ее наедине с самою собой. Страх отступил, и Матильда чуть не ляпнула: не Власов ли шуршал под окнами дачи минувшим летом, до смерти напугав и Юлю, и ее саму? Она ходила потом под окнами – трава там была примята…

– Матильда Феликсовна, посмотрите мне в глаза. Будем считать, что я провел перед вами некую черту. Она невидимая, но пересекать ее – нельзя.

К концу года у Матильды в репертуаре были уже четыре балета – новую роль, которую она учила, она должна была исполнить уже в феврале, это был трехактный сложный балет «Пахита». Перед премьерой ожидалось еще одно событие – помолвка Великой Княжны Ксении Александровны с Великим Князем Александром Михайловичем Романовым. Матильда знала, что и Государь, и Мария Федоровна очень покровительствовали этому браку. На душе было тяжело и тревожно. Скрыть это состояние не выходило, и возможно именно из-за скверного душевного самочувствия Матильды Николай настоял, чтобы помолвку отметили с особой роскошью и помпой непременно в доме Матильды.