– Я? – Ты показываешь на себя пальцем, из последних сил надеясь, что в комнате есть кто-то еще. – Я?

– Да! Ты! Что ты сделал за эти три месяца, пока не работал лифт?

У тебя голова идет кругом. Ты хочешь спрятать голову в теплый торф. Ты хочешь, чтоб у тебя не было головы – только позвоночник. Что ты сделал? Ты не можешь ответить на этот вопрос. Все зависит от того, с какой стороны подойти, как посмотреть.

– О чем конкретно вы хотите знать? – бормочешь. – Что я сделал где? Вы про лифт?

Эльвира Владимировна молчит.

– Но я не должен был ремонтировать лифт… Это не в моей компетенции… Это не моя обязанность…

Молчание.

– Или вы про работу? Мою собственную работу? Или про мой дом, да? Что я сделал дома? Объясните, о чем вы!

Ты видишь, как на строгом сухом лице Эльвиры Владимировны появляется гигантская слеза. Слеза течет по впалой щеке и, согласно законам земного тяготения, вбирая в себя микроскопические песчинки жэковской пылюки, черной туши и дешевого тонального крема, падает на пол кабинета № 17. И ты вздрагиваешь. Ты хочешь дать деру отсюда, ты хочешь поскорее попасть на свой уютный девятый этаж, потому что с тебя уже хватит. Хватит. Ты не на Страшном суде. Ты не перед священником.

– Все мужчины – собаки, – говорит Эльвира Владимировна и возвращается за свой стол. – Пошел вон отсюда!

И ты уматываешь, едва сдерживаясь, чтобы не заскулить.

Мучаешься. Несколько дней не можешь найти себе места. Не спишь ночами. Нервничаешь.

И что же это она, сраная бюрократка, хотела сказать? Что она себе позволяет? Лифт не ремонтируют уже три месяца! 162 ступеньки утром и вечером. Вниз-вверх, вниз-вверх. А ты хоть и не ездишь на лифте, но платишь за него. Да-да. Каждый месяц по гривне с копейками. Тебе не жаль гривны с копейками. Просто из принципа. За что ты платишь? Как вьючный осел выдряпываешься каждый день по ступенькам да еще платишь ЖЭКу за это деньги? Такое может быть только здесь, в этой сраной стране, которую, возможно, через 20 лет возьмут в ЕС. Нужно кому-нибудь на нее пожаловаться, думаешь ты. Кому-нибудь, кто выше. Чиновники обычно любят, когда жалуются на их подчиненных. В этом суть иерархической пирамиды. Каждый ее член одновременно и начальник, и подчиненный. Хуже всего, наверное, тому, кто на самом-самом дне.

Ты несколько дней не выходишь из дома. Обдумываешь планы мести и по очереди их отвергаешь. Я ее побью, думаешь ты. Крашеная шавка. Приду и сразу без разговора зацежу ей в ее нахальную размалеванную физиономию.

Ты перекладываешь в шкафу джемпера и рубашки. Сортируешь носки. Чистишь туфли. Рассматриваешь себя в зеркало и кажешься себе мудрым и атлетичным. Ты человек, которому можно доверять. Которого уважают.

Что ты сделал? Много чего, отвечаешь сам себе. Всего и не перечислишь. Но дело не в этом. Какое она имеет право спрашивать?! Какое ее дело?! Исправность лифта и твоя личная жизнь – вещи несравнимые. Ты ее не спрашивал, ЧТО ОНА СДЕЛАЛА ВООБЩЕ? Ты спросил только, что она делала в последние три месяца, почему не нашла времени распорядиться, чтоб отремонтировали лифт. Только и всего.

Ты звонишь своим друзьям, предлагаешь пойти выпить по кружке разливного пива и посмотреть футбол, но все друзья в эти дни заняты. Может, на следующей неделе?

Допоздна крутишь программы телевизора, а потом засыпаешь под работающий телик где-то около пяти часов утра, когда на улице Фрунзе появляются первые автобусы.

Как со мной могло случиться такое? Как я до такого опустился? Может, это депрессия? Может, так и приходит депрессия?

В следующий понедельник ты идешь в ЖЭК. Старенькая уборщица на входе узнает тебя, бросает швабру и убегает в неизвестном направлении. Наверное, за подмогой. К Эльвире Владимировне дважды не приходят. Значит, быть беде.

Ты поднимаешься по деревянным ступенькам на второй этаж. Длинный темный коридор, на стенах стенды, которые не имеют срока давности.

АЛКОГОЛЬ – СИГАРЕТА = ПОЖАР, СМЫСЛ + ПРЕЗЕРВАТИВ = СНЕГ.

Кабинет № 17.

Ты прикладываешь ухо к двери, чтобы узнать, есть ли кто внутри. По ту сторону тишина. По ту сторону Эльвира Владимировна. Ты решительно сжимаешь кулаки и открываешь дверь.

– Мне подождать в коридоре? – спрашиваешь осторожно.

– Нет-нет, заходи, я не занята.

Эльвира Владимировна выглядит точнехонько так, как и неделю назад. Суровая и немилосердная. Губки похоронным бантиком. Ногти колера артериальной крови. Поднимается со стула, готова принять бой.

Ты торчишь в дверях, ничего не говоря. За неделю ты переменился. Осунулся. Похудел. Побледнел. Почернел. Одет небрежно. Брови нервно подергиваются.

– Знаете… я… мне…

– Тебе не нужен лифт, – вместо тебя договаривает Эльвира Владимировна.

– Да. Правильно. Я поэтому и пришел. Чтобы сказать, что на самом деле мне лифт не нужен. Знаете, ходить по ступенькам – хорошая спортивная зарядка. За последние три месяца я стал себя лучше чувствовать. Как будто помолодел. Пришел вас поблагодарить.

– Не за что. Присядь. Передохни.

Ты обессиленно падаешь на стул для посетителей и тяжело дышишь. На лбу выступает горячий липкий пот. Чувствуешь, что вот-вот сорвешься.

– Эльвира Владимировна, я… я… Я НИЧЕГО НЕ СДЕЛАЛ! НИЧЕГО НЕ СДЕЛАЛ!

– Ну, успокойся, – Эльвира Владимировна гладит тебя по волосам своей восковой ладошкой, а ты рыдаешь в ее элегантный полосатый пиджак. – Не переживай так сильно. Все будет хорошо. Ты голоден? На, подкрепись.

Непонятно откуда, может из кармана пиджака, Эльвира Владимировна достает сверток и протягивает тебе его содержимое.

Кусок жареного мяса. Сочного, еще теплого, ароматного.

Ты проглатываешь его целиком. Весь сразу. Облизываешься.

И позволяешь почесать себя за ухом.

1

Нет, это невозможно, убеждает себя Тамара Павловна, невозможно. Я живу на седьмом этаже нового кирпичного дома, седьмой этаж – для него слишком высоко. Он бы не смог. Ему не хватило бы смелости и наглости. Для таких, как он, и второй-то – чересчур. Как же он умудрился? Как ему только удалось? Однако все говорит за то, что он есть.

Тамара Павловна придирчиво осматривает свою кухню. Достает из шкафчиков посуду, обнюхивает каждую тарелку и кастрюльку, заглядывает в пакеты с крупами и макаронами.

И хуже всего, думает Тамара Павловна, я даже не знаю, что делать. Переставлять кастрюли и макароны – не выход. Тамара Павловна никогда раньше не попадала в такую ситуацию. Не оказывалась в непосредственной близости к нему. К Врагу.

Может, он еще и не один. Если так – я пропала, думает Тамара Павловна. Мне нужно бежать отсюда. Соберу минимум вещей, ну там паспорт, деньги, фотографии Софии Ротару – и уйду отсюда. Жить в одной квартире с врагом я не буду. У меня есть гордость. Я люблю чистоту и гигиену. Я просто помешана на чистоте. Посмотрите на мою квартиру: все сияет и благоухает. Никакой пыли. Все вещи на своих местах. Разложены ровненько и аккуратно, в соответствии с цветом и размером. А он (или они) все испортил. Ворвался в мое идеальное жилище и испаскудил его. Теперь я воняю. Да, я уже чувствую, как начинаю вонять. Никакая дезинфекция не спасет от этого ужасного гнилостного запаха.