— Прости меня, — сказал он.

— А что мы должны прощать? — спросил отец неровным надтреснутым голосом, когда Удаян опустился на колени перед ним. Потом он закричал полицейским: — Вы сейчас совершаете ошибку!

— Это ваш сын совершил ошибку. Он предал свою страну.

Дрожь еще больше забегала по слабеющим ногам Гори, ей казалось — они сейчас подогнутся, и она рухнет, но на самом деле продолжала стоять.

Руки Удаяну связали веревкой. Она видела, как он поморщился от боли, как подергивалась его раненая рука.

— Пошли! — сказал офицер, ружейным дулом указывая дорогу.

Удаян замешкался и посмотрел на Гори. Он заглядывал в ее лицо, жадно впитывая взглядом ее черты, словно смотрел на нее первый раз в жизни.

Они затолкали его в полицейский микроавтобус и захлопнули дверцу. Гори и родителям Удаяна велели возвращаться в дом. Один из солдат сопровождал их туда. Гори попыталась узнать, в какую тюрьму повезут Удаяна и что там будут с ним делать, но не получила ответа.

Они слышали, как микроавтобус поехал не к выезду из квартала, по направлению к шоссе, а по сырой траве вдоль кромки низины, к полю на другой ее стороне.

Дома они сразу же поднялись на третий этаж, на террасу. Отсюда они увидели микроавтобус и рядом с ним Удаяна. Эту картину можно было рассмотреть только из их дома, с верхнего этажа, который только недавно был возведен.

Гори со свекром и свекровью видели, как солдаты развязали Удаяну веревки на руках. И как Удаян пошел по полю с поднятыми руками над головой, удаляясь от вооруженных людей. Он шел по полю к низине, по направлению к дому.

Гори помнила, как с балкона бабушкиной и дедушкиной квартиры в северной Калькутте наблюдала за Удаяном, идущего на свидание к ней.

В какой-то момент могло показаться, что вооруженные люди отпустили его. Но потом грянул выстрел, пуля угодила Удаяну в затылок. Выстрел тот прогремел коротким недвусмысленным хлопком. За ним последовал второй выстрел и третий.

Гори видела, как руки его вскинулись, тело дернулось вперед, прежде чем упасть на землю. Звуки выстрелов отчетливо разнеслись по округе, вспугнули ворон, с хриплым карканьем разлетевшихся в разные стороны.

Из дома, с такого далекого расстояния, не было видно, глубока ли его рана и сколько крови из нее вылилось.

Солдаты потащили его тело за ноги до машины, потом швырнули в распахнутую заднюю дверцу.

Гори и мать с отцом слышали, как захлопнулась эта дверца, как потом завелся мотор. Полицейский микроавтобус тронулся с места, увозя тело Удаяна.

В комнате Удаяна под матрасом, среди старых газет, полиция нашла дневник. Дневник содержал все доказательства, которые полиции требовались. Среди формул и уравнений обнаружили страничку с подробной инструкцией, как приготовить «коктейль Молотова», то есть самодельную бомбу. И записи, как взаимодействуют между собой метанол и бензин, хлорат кальция и азотная кислота, спичечная сера с пропитанным керосином фитилем.

В дневнике еще обнаружили схему «Толли-клаб», начерченную Удаяновой рукой, — расположение зданий, конюшен и хозяйственных помещений, всех аллей и дорожек.

Там было также указано время смены всех рабочих и охранных постов, полное расписание работы ресторанов и баров, а также служителей и садовников, поливающих газоны. Там были помечены места, где можно беспрепятственно проникнуть на территорию клуба, и точки, куда лучше бросить бомбу или заложить взрывчатку.

За несколько месяцев до этого дня Удаяна уже забирали на допрос. К тому времени подобные процедуры в отношении молодых мужчин уже стали в городе нормой. В тот раз полиция поверила словам Удаяна, что он простой школьный учитель, женат, живет в Толлиганге и не имеет никакого отношения к Коммунистической марксистско-ленинской партии Индии.

Его тогда спрашивали: что ему известно об актах вандализма в библиотеке одной из школ? Кто вломился туда однажды ночью и устроил погром, изуродовав портреты Тагора и Видьясагара? Тогда полицию удовлетворили ответы Удаяна. Они пришли к выводу: он не имеет отношения к творящимся бесчинствам, и больше ни о чем не расспрашивали.

Потом однажды, за месяц до этого дня, он не пришел ночевать домой. Вернулся только рано утром, через двор не проходил, в звонок не звонил — перелез на задворках через стену высотой в человеческий рост.

Выжидал сначала в огороде, за угольным сараем, потом бросил в окно их с Гори спальни глиняный черепок от цветочного горшка, чтобы Гори проснулась, открыла ставни и выглянула.

Рука его была в бинтах и висела на перевязи. Оказывается, вместе с членами своей боевой группы он пытался собрать самодельную бомбу на основе пиротехнического набора. Удаяну с его дрожью в пальцах, оставшейся еще с юношеских времен, не следовало, конечно, заниматься такими вещами.

Хорошо, что дом, в котором все происходило, стоял уединенно. Удаяну удалось унести ноги.

Родителям он сказал, что получил травму во время обычного лабораторного опыта в школе. Что ему на кожу просто попало немного гидроксида натрия. Объяснил: это не опасно, рука заживет через несколько недель. Но Гори он рассказал, что произошло на самом деле. Два его товарища успели вовремя отскочить в сторону, а Удаян не успел. Он признался: теперь у него вместо кисти беспомощная культя, и, когда он снимет перевязку, там не будет пальцев.

К тому времени в ходе повальных обысков в Толлиганге полиция обнаружила боеприпасы, спрятанные на территории киностудии, в гримерках и в монтажных. Полиция проводила обыски наугад, останавливала молодых мужчин прямо на улице. Подвергала их арестам, допросам, пыткам. Морги и крематории были переполнены. По утрам тела сваливали на улицах кучами — для устрашения остальных.

Две недели Удаян где-то пропадал. Родителям он сказал, что делает это просто из предосторожности, хотя они к тому времени наверняка уже знали правду. А Гори он признался: боится, как бы поврежденная рука не выдала его.

Гори не знала, где он прячется — на какой-то одной подпольной квартире или в разных местах. Иногда она получала от него весточку от бензозаправщика на шоссе. Связь в этой подпольной организации пока еще работала. В посланиях он сообщал, что пока жив, просил передать ему чистую одежду и таблетки от щитовидки. Но к концу тех двух недель ему, видимо, стало негде больше прятаться, и он вернулся домой.

Из дома он уже больше не мог выходить. Родители, с трудом дождавшиеся его возвращения, рады были его присутствию дома, а не скитанию где-то. Они делали все, чтобы его никто не увидел — ни соседи, ни рабочие на строительстве их дома, ни любые посетители. С дворового мальчишки взяли клятву молчания. Родители избавились от всех вещей Удаяна — как будто его уже не было. Его книги попрятали, одежду затолкали в сундук под кроватью.

Он обитал в дальних комнатах дома, не высовывая носа не то что на улицу, а даже с террасы или из окна. Разговаривал только шепотом. Единственными моментами свободы для него была возможность выбраться посреди ночи на крышу и там сидеть, прижавшись спиной к парапету, курить и смотреть на звезды. Поврежденная рука лишала его возможности одеваться и мыться самостоятельно. Он жил как младенец, которого надо кормить с ложечки.