– Тик! Тик! Тик! – как будто ее происхождение было талисманом, способным позволить всем остаться в живых. От ужаса, что она сама виновата в том, что подтвердила их суеверия, у нее скрутило живот. Какая-то часть ее сожалела об этом, но другая часть ликовала от их пусть и ненадежного признания.

– Переход будет трудным, но моя Песнь доставит нас в безопасности, и, как сказал Келло, мы можем увидеть чудеса. – Она посмотрела на Бейта. – Стать легендами.

– От устья к истоку, прямо через реку Товаше за девятнадцать дней! – поразился Луб.

– Шестнадцать, – поправила его Ксиала. – Три дня вверх по реке, так что у нас всего шестнадцать дней, чтобы добраться до устья.

Ошеломленная тишина, и на мгновение ей показалось, что все пропало, но в этот миг Бейт заорал:

– Все преисподние! Мы пройдем их за десять!

– Девять!

– Семь!

– Мы будем там завтра к ужину!

А затем они смеялись и снова передавали дальше по кругу.

Ксиала жестом подозвала Келло, он подошел к ней с настороженностью, светившейся в жалостных глазах.

– Моя благодарность, Келло.

Он пожал плечами:

– Я думаю, этого достаточно. И мне нужна плата. – Он опустил глаза. – И ведь то, что я сказал, не ложь? Ты доставишь нас туда, тик?

Она ощетинилась от того, как он назвал ее, но все же кивнула: теперь поможет только самоуверенность.

– Убедись, что бальше высохнет за ближайшие полчаса, независимо от того, опустеет бочка или нет. Завтра будет долгий день, и мне нужно, чтоб они были выносливы. Недалеко на материке есть чултун[7] со свежей водой.

– Я знаю, – сказал Келло.

– Пошли двух наиболее трезвых людей наполнить как можно больше кувшинов.

– А дерево для костра? Здесь мало что можно собрать.

– Обойдемся без дерева. На открытой воде будем есть холодное и жечь смолу.

– Есть.

– Я переночую сегодня на корабле. Ты останешься здесь с командой – насладись землей, пока она у тебя под ногами.

Несколько дополнительных часов на суше мало заботили ее, но в том, что она оставалась на корабле, была и практическая цель. Питье и совместная еда хороши для того, чтобы показать, кто лидер, но она по-прежнему была женщиной – и единственной женщиной на две дюжины мужчин. В душе она была гедонисткой, никогда не стеснялась любить мужчин, женщин или кого-то другого пола, но она предпочитала отгородить себя от команды. У нее было правило не смешивать работу с удовольствием, и оно хорошо помогало. Лучше всего спать на корабле, чтобы избежать даже намека на доступность. Опять же, ей нравилось мягкое покачивание волн под головой. Конечно, в ее отсутствие Келло мог укрепить связь с командой, но с этим ничего нельзя было поделать. Оставалось только довериться первому помощнику.

– Хорошо. Тогда встанем завтра до рассвета и… Келло?

Даже в свете костра было видно, как побледнело лицо первого помощника, а глаза расширились и уставились на что-то за ее плечом. Все ее чувства завопили об опасности. Голоса экипажа стихли, и она повернулась, чтобы посмотреть, что стоит между ней и кораблем.

Море Полумесяца

325 год Солнца

(20 дней до Конвергенции)

Отдаленные голоса и смех взывали к нему. В течение всего дня члены экипажа были его постоянными спутниками, размеренный подсчет ритмичных взмахов весла был его медитацией, похабные песни, которые они пели, чтобы сохранить ритм, пока корабль резал волны, – его развлечением. Все вместе – это было приятным способом провести время, чем-то новым и необычным.

Он привык проводить большую часть времени в одиночестве, но оно не манило его, у него не было выбора, присоединиться ли к другим или жить так. И когда он услышал, как они скандируют: «Тик! Тик!», любопытство взяло верх.

Он думал позвать ворон и заставить их рассказать ему, что происходит, но на самом деле полученный из вторых рук опыт уже не удовлетворял его. Он хотел знать, что было за пределами этой маленькой комнаты – придать внешний вид, размер, облик голосам моряков, океану, острову и особенно женщине-тику, капитану.

Он встал и разгладил складки на мантии. Он не снимал обуви или одежды, сохранив полоску из черной ткани, что он носил повязанной на глаза. Разумеется, она ему была не нужна. Десять лет назад его мать зашила ему веки нитками из кишок, и теперь они уже давно срослись, как зашитая рана, но когда у него были завязаны глаза, это, казалось, успокаивало окружающих, так что он предпочитал носить повязку ради них.

Даже с тканью на глазах он кое-что все еще видел. Немного в обычном смысле, ведь свет не проникал сквозь веки, но у него были и другие чувства: осязание, вкус и обоняние, отточенные благодаря наставникам до впечатляющих результатов. Это была не магия, а бесчисленные часы тренировки. По движению воздуха он мог отгадать, где находится человек. Слыша чужое дыхание – легко определить, было ли оно ровным, когда собеседник спокоен, или коротким и отрывистым, когда он лжет. Запомнить мириады запахов тела и дождя, и жары, и то, что они говорили о человеке, о погоде, и о времени суток.

И конечно, у него были птицы, которые позволяли ему одалживать их глаза, когда он принимал звездную пыль.

И еще у него было кое-что еще. Бог-Ворон.

Но ничто из этого не замещало того, что он жаждал больше всего.

Человеческую компанию.

Их веселье. Их простые товарищеские отношения. Рядом с ним никому не было легко, хотя он очень бы хотел, чтоб было, но у него были лишь наставники и никогда не было никого, кто походил бы на друзей, кроме его ворон. И поэтому он повязал ткань на глаза ради других. И, прежде чем выйти из комнаты, натянул капюшон в качестве дополнительной предосторожности.

Он двигался бесшумно. Единственным звуком был тихий скрип каноэ на мягких волнах. Он поражался, что люди могут построить подобный корабль и заставить его выдержать силу моря. Казалось, это только дерево, смола и дикая вера. Но он был человеком, который знал, что такое дикая вера, так что, возможно, это было не так уж и странно.

Ему понадобилось время на поиски доски, которую команда оставила, чтобы перебраться на берег, но как только он нашел ее на ощупь и вспомнил, где она была, когда он поднимался на борт, он прошел по ней довольно легко.