молодой лысый мужчина невысокого роста, крепкий и коренастый, на нем была спортивная майка, он был босой.

– Девочка, ты к кому?

– К вам, наверное.

– Так «наверное» или «ко мне»?

Я улыбнулась.

– Чего тебе?

– Я заниматься хочу.

Он удивленно окинул меня взглядом.

– Ты? Ошиблась ты. Аэробика на втором этаже.

– Знаю. А я к вам хочу.

– Точно?

– Точно.

– Прям заниматься? Через два месяца убежишь же.

– Не убегу, – я улыбнулась и замотала головой.

– Медицинскую справку принесёшь во вторник и велкам. На первую тренировку придёшь, в чём удобно будет, а там посмотрим.

Через полгода тренировок мы сидели с Вячеславом Сергеевичем на татами после отработки серии ударов. Я дергала шнуровку туго затянутых борцовок.

– Слышь, Добровольская, откуда у тебя столько травм?

– Долгая история, Вячеслав Сергеевич.

– Да я не тороплюсь вообще-то.

– В двух словах, просто я не умела дать сдачи.

Вячеслав Сергеевич задумался, пауза затянулась. Потом долго смотрел на меня, собираясь с мыслями.

– Запомни, Добровольская, уметь дать сдачи и давать сдачи – это разные вещи. У тебя хорошая техника, и ты очень быстрая. Но это сработает, если противник будет примерно твоей весовой категории, понимаешь? Какой там твой вес, 53-54 кг? Вот, если противник средний мужчина, у тебя есть только один шанс.

Он замолчал, посмотрел на меня и продолжил.

– Эффект неожиданности. Вот твой шанс. Только один удар. И потом бежать со всех сил.

– Спасибо за совет, – я кивнула и улыбнулась.

И на следующий день я пошла в тренажёрный зал «тягать железо».

А еще через месяц я пришла в тир Федерации пулевой и стендовой стрельбы.

Некоторое время спустя

Как жаль, что память не убить. Она одна нам жизнь калечит.

Как больно помнить всё и жить. С нелепой фразой "Время лечит''.

Солнечный Вячеслав

Я поднялась на третий этаж по лестнице с волнением и внутренним трепетом. Поднималась я очень быстро, через две ступеньки, не останавливаясь, чтобы отдышаться. Буквально на одном дыхании ноги сами привели меня к двери. Вот она, всё такая же, дверь в мою личную Нарнию. Я зависла на несколько секунд, глядя на дверь квартиры № 36 не моргая. А затем аккуратно провела кончиками пальцев по дверной ручке.

В памяти вспыхнули образы – мы лежим на полу перед телевизором, наши сплетённые руки в контровом свете, мы пьем чай на кухне, он готовит нам яичницу, а я в его футболке нарезаю сыр для бутербродов, я обнимаю его в прихожей, мы валяемся на его кровати и смеёмся….

Картинки быстро сменяют одна другую, и я не выдерживаю такую стремительную атаку воспоминаний, я прижимаюсь всем телом к двери и упираюсь в нее горячим лбом.

Холод на секунду приводит меня в себя. Боже, как будто это другая жизнь. Да нет, же, это наша с ним жизнь, наша счастливая жизнь. У нас было целых десять лет. Десять счастливых лет обладания друг другом на космическом уровне сплетения душ в одно целое. Воздух выходит из легкий с тихим стоном, слёзы текут по лицу, я поглаживаю дверь рукой и не могу заставить себя оторваться от двери. Страшное слово «никогда» пульсировало в моем мозгу. Никогда больше он не коснется дверной ручки и не откроет эту дверь. Никогда больше он не нальёт мне чаю на этой кухне. Никогда больше я не обниму его, спящего в кровати. Никогда. Звон в ушах оглушал меня. Из плена моего отчаяния меня вырвал звук шагов по лестнице. Я оторвалась от двери, собрала себя по частям, обхватила руками, чтобы не рассыпаться, и быстро сбежав по лестнице вниз, вышла из подъезда. Слёзы застилали мне глаза, в голове шумело, и только сейчас я заметила, что из носа у меня шла кровь. Спустя два дома, я присела на лавочку, достала сигарету и закурила.

Детство – это королевство где никто не умирает. И оно закончилось. Звёздный уже совсем другой. И маленькая Рина с косичками никогда больше не пронесется по этой улице на Димкином велосипеде. И нет больше моего Доброго. И мы никогда больше не будем стоять под этими окнами, держась за руки.

Какое горькое и откровенное слово – никогда. Как можно любить человека, который никогда не обнимет тебя, никогда не прикоснется к твоим волосам? И не потому, что он женился на другой или просто разлюбил тебя – всё это оставляет надежду. Такую слабую призрачную надежду, что хоть иногда, раз в несколько лет он всё-таки вспомнит тебя, подумает о тебе, что когда-нибудь ты случайно увидишь его мельком, хотя бы издалека. Как можно любить человека, который никогда не обнимет тебя потому, что он умер, и его никогда больше не будет рядом? Каково это, каждый день все из года в год ждать каждую секунду, что раздастся стук в дверь, я открою, а там будет стоять он, живой и невредимый? И скажет, что произошла ошибка, что это все просто недоразумение, и он никогда больше меня даже на секунду не оставит.

И еще каждый день просить у него прощения за то, что я не поехала тогда вместе с ним тогда, что сейчас я не рядом, что мы не вместе.

Любовь не оставляет места для сожалений. Я не о чем не жалею. И все помню – и снежки в чистом поле, и танцы под дождем посреди дороги, когда мы ехали на пляж, и воздушные шары в бассейне.

Каждое 15 июля я буду продолжать покупать медовик, чтобы поздравить Димку Доброго с днем рождения, и рассказывать, как прошел еще один год без него, как я по нему скучаю, и как мне его не хватает.

А потом я начну ждать. А вдруг все это ошибка, и он когда-нибудь вернется.

Я хотела прожить с ним всю жизнь, но судьба распорядилась иначе.

21

– Регина Сергеевна Островская?

– Я вас слушаю, – я пыталась узнать голос по телефону.

– Беспокоит помощник адвоката Солнцева Владимира Сергеевича, Шуйский Артём Евгеньевич. Мы могли бы с вами встретиться?

– По поводу чего?

– По поводу завещания Корсака Андрея Александровича. Вы не могли бы подъехать в наш офис, давайте согласуем время.

Я сидела в кресле адвокатской конторы, напротив меня за столом сидел мужчина средних лет и ждал. Я переваривала информацию – Шерхан написал завещание. Твою ж мать! Как он мог!

Помимо родителей, там была указана я. Он оставил мне деньги. Много денег. Для меня это было целое состояние. И я хотела отказаться. Я