ней трагедия Всемирного торгового центра в Нью-Йорке выглядела безобидной детской шалостью. Так прокомментировал эту новость какой-то чересчур ретивый репортер.

Сначала по всем каналам шли помехи. Потом появились символы, указывающие на технический сбой. Наконец небольшой частный телеканал прорвался в эфир и смог передать картинку — столб дыма над Карлсруэ, такой огромный, что его можно было отчетливо разглядеть из вертолета даже с расстояния ста километров. Спешно созванные эксперты, зачастую второсортные преподаватели физики из того или иного университета, быстро пришли к единому мнению: такой эффект мог произвести только ядерный взрыв. Это облако сопоставляли с архивными снимками бомбы, сброшенной на Хиросиму, сделанными с хвоста бомбардировщика B-29 Enola Gay. В их сходстве никто не сомневался.

Всем было ясно, что причиной взрыва стал теракт. Довольно быстро возникли предположения о причастности радикальных исламистов. Ведь эксперты по безопасности уже давно предупреждали, что «Аль-Каида» может однажды завладеть ядерной бомбой, а всего за несколько дней до этого Федеральный конституционный суд вынес решение, которое повергло в смятение весь исламский мир. Но Леннарду на это было наплевать. Он просто не отрываясь смотрел на постоянно сменяющиеся кадры растущего гриба, пытаясь свыкнуться с мыслью, что это — реальность, а не компьютерный спецэффект.

Он думал о Бене. Конечно, он уже бессчетное количество раз пытался связаться в Мартиной. Они не разговаривали без малого десять лет. И все эти годы казалось, что ему нет никакого дела до сына. Но, по правде говоря, он думал о Бене каждый день, утешая себя мыслью, что тот растет в полноценной, счастливой семье. Конечно, Бен уже давно забыл, что у него есть другой отец. Отец, который оставил его, чтобы избавить сына и себя от мучений, связанных с тем, что им не суждено быть вместе. Возможно, поначалу Бену было трудно, но, конечно, он быстро приспособился (дети быстро привыкают ко всему новому). Леннард был уверен, что необходимость постоянно разрываться между матерью и отцом, которого нет рядом, пагубно сказалась бы на развитии мальчика. Наилучшим, по его мнению, выходом было подвести черту, разорвать связь. Наилучшим и самым простым.

Но все же, когда он сидел перед телевизором, словно в летаргическом сне, его грызло чувство вины. Как будто он подвел сына в трудную минуту. Как будто это из-за него Бен жил с матерью и отчимом в Эттлингене, всего в нескольких милях от центра катастрофы, а не здесь, в Гамбурге, в безопасности. Скорее всего, здесь с ними ничего бы не случилось. Возможно, вылетело несколько стекол и сорвало пару черепиц с крыши. Конечно, Бен был слишком далеко от центра, чтобы серьезно пострадать, — пытался успокоить себя Леннард. Но от гнетущего чувства неопределенности у него на лбу выступил пот.

Он в сотый раз поднялся со стула, набрал на стационарном телефоне номер Мартины, услышал короткие гудки и разочарованно повесил трубку. Это было невыносимо. Если продолжить сидеть на месте, он точно сойдет с ума. Ему нужно было знать, что с сыном все в порядке. Все остальное не имело значения. Леннард взял ключи от машины и спустился на лифте в подземный паркинг жилого комплекса.

Между Гамбургом и Ганновером он останавливался на каждой станции техобслуживания и терпеливо ждал очереди у телефонной будки, но дозвониться так и не удалось. Власти организовали горячую линию, но и она была постоянно занята. Чуть после десяти вечера снова заработала мобильная связь. Однако оператор уведомил его, что сеть в Карлсруэ и его окрестностях пока не восстановлена.

На подъезде к Дортмунду Леннард попал в первую большую пробку. Дорожное радио сообщало, что автобаны на юге Северного Рейна — Вестфалии, Рейнланд-Пфальца, Гессена и Баден-Вюртемберга забиты. Все воздушные и железнодорожные перевозки дальнего следования приостановлены до специального уведомления. Людям следует оставаться дома и ждать дальнейших новостей. Затем последовало обращение канцлера.

Леннард выключил радио. Рассекая ночную тьму автомобильными фарами, он нет-нет да вспоминал о счастливых днях своей другой жизни, которая была настолько далекой, будто он прожил ее не сам, а лишь наблюдал по телевизору. Тогда та, другая жизнь казалась ему до скуки пресной. Он стремительно шел вверх по карьерной лестнице, стал самым молодым старшим инспектором в Гамбурге, много работал, часто задерживался на службе по выходным, играл с Беном в футбол в саду, ловил тритонов в пруду Заксенвальда и кормил слонов в зоопарке Хагенбека. Именно он подхватил Бена, когда тот чуть не упал, сделав несколько первых неуверенных шагов. А когда Бену было лет десять и он свалился с велосипеда, не кто иной, как Леннард накладывал ему гипс и вытирал слезы. Он помогал сыну с первым домашним заданием. Но хуже всего было то, что все это время он не осознавал, насколько был счастлив. Было очень больно теперь думать об этом. Но его боль сейчас не имела значения. Лишь бы с Беном все было в порядке.

33

Бен лежал на койке во временном палаточном лагере. В палатке, оклеенной изнутри полиэтиленом, его облили химикатами, забрали всю одежду и выдали ярко-зеленый халат. Потом заставили выпить отвратительную жидкость, напоминающую слизь, отчего его несколько раз вырвало и начался понос. Ему дали таблетки и сделали укол. В целом у Бена сложилось впечатление, что он находится в куда более выгодном положении, чем большинство людей, оказавшихся в лагере. Но доктора и санитары смотрели на него озабоченно и с сочувствием.

Снова и снова в его голове возникал вопрос, который задал ему в вертолете врач: «Вы пили черный дождь?» Он уже знал, что поражен радиацией. Даже если бы ему не сказали, это было очевидно по тому, как они обращались с ним и его грязной одеждой. Но Бен отказывался верить, что все настолько плохо. После Чернобыля множество людей умерло от радиоактивного облучения. Но ведь в наши дни с ним научились бороться лучше, так ведь? В конце концов, он не на Украине, а в Германии, где уж что-что, а медицина всегда была на высоте. И чувствовал он себя вполне здоровым, если не считать легкой тошноты, но ведь это нормально после того, что он увидел.

Бен был готов заплакать. Умирать не хотелось. Черт возьми, только не так, не на койке в безымянном палаточном лагере! Ему ведь очень повезло: он был единственным, кому удалось выбраться из полицейского управления, избежать серьезных повреждений. Он смог добраться до вертолета и даже спас маленького мальчика. Было бы глупо, если бы сейчас выяснилось, что он смертельно отравлен только потому, что, ничего не