— Нет, обойдемся без твоей помощи, Чарльз.

Грант снимает кота с бильярдного стола и возвращает его на диван. Когда в подвале появился кот, я не помню. В последний раз Чарльз спал на ковре, вытянувшись в гостиной. Наверное, пришел за хозяином.

— Ты хорошо играешь, Жаклин?

— Ну как сказать… — скромно тяну. — Неплохо. А ты?

— Думаю, также, — хитро улыбается Грант.

Сейчас его глаза теплого синего оттенка. Совсем как его запонки, которые он не стал надевать на конференцию сегодня утром. Может, потому что камер все равно не было. А может, предпочитает избегать их, потому что они навевают ему воспоминания о его невесте.

Наверняка ее покорили его пронзительно-синие глаза, что она даже нашла подходящий камень для огранки. Можно только позавидовать ее стойкости, жаль, что мистер Грант ее совсем не ценит.

— О чем задумалась? — Грант протягивает мне бокал с вином, а сам делает глоток из своего.

— Думаю о том, что ты ошибся, когда объяснял мне правила в агентстве. Значит ли это, что вы не так уж хорошо играете, мистер Грант?

— В тот момент мне было не до правил. Зато сейчас… Я покажу тебе, что умею играть. Только прошу тебя, не поддавайся. Я все равно замечу. Играй в полную силу, как можешь. Честно. Хорошо?

— Без проблем.

Грант ставит бокал в сторону и подходит ближе. Меня обдает жаром, когда он поддевает лямку моего платья.

— Я даже не буду просить тебя играть голой на этот раз. Видишь, как сильно я хочу, чтобы это была честная игра? Так что давай даже на что-нибудь сыграем.

Замираю, не донеся бокал до рта.

Первый порыв сыграть на его запонки, чтобы эти два волшебных незнакомых камня достались мне. Но зачем они мне? Не собираюсь же я после сидеть одинокими вечерами, задумчиво смотреть на них и вспоминать его и эти дни? У меня даже одиноких вечеров не бывает.

— Ну… — прочищаю горло. — Ты совершенно точно не отдашь мне кота, так что… Даже не знаю, больше ничего мне не приглянулось.

— Ты такая меркантильная особа, Жаклин. А не материальных вариантов нет?

Качаю головой, а сама вся обмираю в ожидании его ответа.

— Тогда я сам предложу. Значит, ираем в одну лузу. Кто последний забивает «восьмерку», тот и выигрывает. А на кону у нас будет…

Грант делает глоток из бокала и останавливает взгляд на моих губах.

— Поцелуй. Теперь ты будешь играть в полную силу, не так ли?

* * *

Поначалу играю не в полную силу. Сдерживаюсь, чтобы изучить технику Гранта. Вот только он делает то же самое. После каждого удара буравит меня взглядом, словно подначивая: «Давай, Жаклин, играй уже так, как ты действительно можешь».

И я даю себе волю, да и откладывать больше некуда.

Сам напросился. Вижу насквозь его намеченные ходы и мешаю. Разгоняю его выставленные для удара шары. Бью так, чтобы Грант выстраивал тактику заново и не мог просчитать мои ходы.

Низко весящие над столом лампы отбрасывают резкие тени на его лицо, подчеркивая скулы и то, как играют желваки. Сегодня он не брился, и щетина на его лице стала еще темнее. Может, проспал и собирался в спешке на свою конференцию, а потому и запонки не стал застегивать. А может, просто не хотел возиться.

Он все еще в брюках и рубашке с закатанными рукавами. Это еще не домашний вид — тот, когда вы только вдвоем, наедине и наряжаться уже нет смысла, но и не офисный дресс-код.

Мы кружимся вокруг стола, и мне нет необходимости смотреть на расположение шаров так часто. Или я только пытаюсь себя в этом убедить? Потому что не могу отвести от него взгляд. Двухдневная щетина, взъерошенные волосы, расстегнутые верхние пуговицы, а поверх галстука, которым он завязывал мне глаза, теперь спит Чарльз на диване.

По коже будто проскакивают искры от его крепких предплечий, которые попадают в лучи света, когда он наклоняется и бьет. А от широкого разворота плеч, на которых натягивается до хруста рубашка, когда выпрямляется, в животе становится горячо.

Будто впервые его вижу, а уже вторые сутки на исхдоде, и никак не могу насмотреться.

У него необычная внешность, весь он состоит из острых и резких черт, которые могут оттолкнуть в первое мгновение. Но сейчас в его движениях больше нет опасной грубости, которая пугала до чертиков в агентстве. Исчезло напряжение. Брови больше не сведены к переносице.

Грант чаще улыбается.

Улыбка совершенно меняет его внешность. Добавляет той недостающей его лицу мягкости. Интимности, потому что по нему сразу понятно, что он не будет улыбаться каждому.

Мне он улыбается только уголками губ, неуловимо, быстро. Широкие открытые улыбки предназначены не для меня, и это почему-то отзывается разочарованием. Но даже те полуулыбки, что достаются мне, заставляют трепетать и также едва заметно улыбаться в ответ и, оказывается, что даже говорить необязательно. Можно улыбаться. Смотреть. И кружить вокруг стола, общаясь только ударами шаров.

Его шаг.

Мой ответ.

Тонкая улыбка, и моя — ему в ответ.

Его долгий внимательный взгляд…

И удар, который становится последним.

Кровь отливает от лица, а пальцы сводит холодной судорогой, когда Грат откладывает кий и выпрямляется.

Что?!

Я не могла проиграть!

Взгляд метается между моими полосатыми шарами и черным шаром, застывшим напротив средней лузы. Без вариантов. При всем своем мастерстве, я только что нещадно продула, засмотревшись на его плечи, улыбки и щетину. Увлеклась им и не заметила, как он же обвел меня вокруг пальца.

«Восьмерка» все еще на столе, но он не делает этот последний решающий удар. Его шаров все равно больше нет, только мои. Паника захлестывает, а сердце колотится быстрее, когда Грант обходит стол.

Делаю шаг назад, но ягодицами вжимаюсь в стол. Бежать мне снова некуда.

Грант касается ладонями сукна и нависает сверху. Еще минуту назад я не могла отвести глаз от его лица, а теперь не могу даже взглянуть на него. Стоя в кольце его рук, отворачиваюсь и смотрю на резную ножку стола, щекой прижимаясь к собственному плечу.

Я не могу. Просто не могу поднять лицо.

И позволить ему сделать это.

— Посмотри на меня.

Голос хриплый, низкий. Он зол и тем, что отвергнут, и тем, что я обманула его. Трясу головой, а он вдруг кладет руку мне на затылок и поворачивает мое лицо к себе.

Его синие глаза так близко, что я снова вижу колючие янтарные точки в его радужке. Для меня они как искры, что взмывают над пламенем, а его близость так же опасна, как само пламя для хрупкого мотылька. Я не хочу, не хочу, чтобы он целовал меня.

Это было ошибкой… Я не должна соглашаться на эту ставку.