Попадет еще вам! Ох, попадет!

Шли недолго. За кустами вдруг показалась небольшая полянка и… самый настоящий блиндаж — с бревнами вместо крыши! Вероятно, это и был «штаб». Возле блиндажа горел небольшой костерок. Рядом, на старом пне, сидел коренастый пацан с короткой стрижкой и деловито раскуривал папиросу.

«Мошников!» — узнала Женька.

— А, пионерочка! — пацан ее тоже узнал.

Нет, раньше они с ним не встречались, как, кстати, и со Шныгой, и с толстяком, вместе в одной компании не играли, и, как бы сказали в старые времена, — представлены друг другу не были. Но как все примерно одного возраста школьники, друг друга знали, по крайней мере в лицо.

— Вот, Вань, шпионку поймали! — горделиво похвастался Шныга.

— «Штаб» наш искала, зараза! — дополнил толстяк. — Ходила тут кругами, высматривала…

— Да ничего я не высматривала! Я вообще в эти игры не играю, я…

— Заткнись! — Шныга хлестко ударил пленницу ладоннью по губам. Не до крови, но обидно и больно!

Женька шмыгнула носом, но сдержалась, не заплакала. Перед этими-то козлятами? Вот еще!

— Молчи, пока не спрашивают, — закурив, Мошников поднялся на ноги и, подойдя к девочке, выпустил дым прямо ей в лицо.

— Да пошел ты! — пленница дернулась… и тут же получила удар под дых! Скрючилась, злые слезы полились по щекам…

— Плачь, плачь, — удовлетворенно протянул Мошников. — Сейчас еще пытать тебя будем. Как шпионку! Давай ее к дереву! Шныга, за крапивой к оврагу слетай.

— О! Это я сейчас!

Заломив пленнице руки, привязали к смолистой сосне старой грязной веревкой.

— Платье испачкали, гады! Отвечать будете!

— Ответим.

Мошников криво улыбнулся и вдруг, запустив руку Женьке за пазуху, принялся лапать грудь!

— Т-ты… что делаешь?!

— А титьки-то есть уже… Правда, маленькие, — ухмылялся мучитель.

Толстяк радостно засопел:

— Вань, а можно мне?.. Можно мне тоже потрогать?

— Дак кто не дает? Она даже рада будет…

Закусив губу, Женька закрыла глаза — было противно и горько. И еще — очень обидно от осознания своей полной беспомощности.

Тут подоспел Шныга с крапивой. Пленнице задрали подол, ожгли по бедрам.

— Ой, Вань, ой, не могу! — громко захохотал лопоухий.

— Вам же… это с рук не сойдет! — сквозь рыдания угрожала девчонка.

Мошников неожиданно осклабился и взял пленницу за подбородок:

— Очень даже сойдет! С Веткиной и еще кое с кем сошло. Мы же тебя не насильничаем, а так, пытаем… ты сама с нами решила поиграть. Тебе ведь самой приятно! Молчать не будешь — мы школе расскажем. Все расскажем, всем… И мильтонами нас не пугай. Что мы с тобой делали-то? Просто в шпионов играли. Сама же к нам пришла… Верно, парни?

— Ага! — радостно подхватили Шныга. — Слышь, Вань, а давай ее совсем разденем!

— Давай!

— Толстяк, подмогни…

Женька зарыдала в голос:

— Не-е-е-ет!

Услыхав крик, Макс прибавил ходу, потом побежал… Вот ведь — все-таки попалась! Говорил же… Ну, что уж теперь. Теперь выручать надо.

— Ах вы, сволочи!

Лопоухого он ударил с разбега ногой. Толстяка тут же двинул локтем в скулу, а вот Мошникова основательно приложил прямым в челюсть!

Длинный Шныга сразу же ударился в бега — только пятки в кустах засверкали. Толстяк после очередного удара осел под дерево и заплакал. Мошников же поднялся с земли и сплюнул:

— Не знал, что она — твоя краля. Извиняй. Сама нарвалась.

— Ах сама?

Еще удар! Ногой в челюсть, а потом ногой еще, еще, еще… Выбить кастет! Еще ударить! Убить! Растоптать к черту проклятого смрадного гада!

И убил бы. Хорошо, Женька помешала, подскочила, схватила за руку:

— Хватит, Макс! Остановись!

Опомнившись, Максим обернулся…

— Да у тебя кровь на губе! Ах ты, гнус!

Мошникову, несомненно, досталось бы еще… Кабы он не сообразил дать деру по примеру своего лопоухого товарища.

А вот толстяк так и рыдал под деревом! Видать, был в шоке.

Макс присел рядом:

— А ну, хватит ныть! Говори, кто такой? Кажется, я тебя в школе видел.

— Не бей! — перестав хныкать, толстяк закрыл руками лицо. — Не на-адо! Мы играли просто… Она сама… пришла. Шпионила. А я… мы… меня Владиком звать. Я в пятом «А» учусь… в шестом уже… Не бей!

— Не ту ты компанию выбрал, Владик, — Женька пришла в себя на удивление быстро. И тут же вспомнила, зачем она сюда явилась. — Я вообще-то поговорить пришла.

— П-поговрить? — Владик испуганно уставился на девчонку.

— Ну да, спросить хотела… — быстро, словно сами собой, высохли слезы на Женькиных щеках, истерика прекратилась, вернее — была отложена на потом. Сейчас главное — дело. Иначе все, что только что случилось, весь этот гнусный кошмар — зря.

— Это вы в «чижа» у старой школы играли? — быстро спросила Женька. — В тот день, когда Лидию Борисовну убили?

— Ну-у… не помню…

— Вспоминай! — Макс отвесил толстяку смачного «леща». — Недавно ведь совсем было.

— Да, мы там всегда играем, — закивал Владик. — С мелкими. Когда Ваньки нет. А когда Ванька — здесь, в «штабе».

— «В шта-абе»! — передразнил Макс и зло прищурился. — Поубивать бы вас всех за такие дела.

— Да мы не хоте-е-ли, — опасливо косясь на Женьку, заканючил толстяк. — Мы и вправду думали — шпионка. Геньки Смирнова команда — рядом. Они у Дома пионеров обычно шатаются, давно хотят наш «штаб» сжечь — завидуют! Вот мы со Шныгой и подумали — шпиона послали. Шпионку…

— Сам ты шпион! — не выдержала Колесникова. — Ка-ак двину сейчас! Платье еще разорвали, сволочи дефективные. Чем теперь зашивать? Где я такие нитки возьму?

— Я-я… принесу н-нитки… — неожиданно заверил «дефективный». — У меня сестра в бытовых, закройщица… Я принесу.

Максим хмыкнул:

— Принесет он… Вспоминай давай! Кого видели?

— Парень был на мопеде… или мужик… длинный такой, в кепке, в плаще…

— Так полгорода ходит, — хмыкнула Женька. — Лица не видел?

— Не. Он спиной стоял. Да я и не присматривался — за палочками бегал, водил. А мопед — помню. Обычный, как велик, только с мотором. Темно-серый такой. Как у почтальона нашего, дяди Славы.

— Так, может, это почтальон и был? Он же везде с почтой своей ездит.

— Не. У дяди Славы багажник сзади, а у этого — нет.

— Та-ак… — Женька присела на корточки рядом с Владиком. — А теперь припомни — точно это тот день был? Ну, когда…

— Да точно! Мне тогда еще от матери чуть не попало. За то, что поздно пришел. А потом тетя Вера зашла за солью. Она про убийство и рассказала. Вот мать про меня и забыла.

— Теперь с временем определимся, — не отставала Колесникова. — Вот когда ты этого, на мопеде, видел, это утро было, или обед, или вообще