на минуту. Мы стояли с мужем у ограды поликлиники, я плакала. Он пытался успокоить меня, но слёзы ручьями катились из глаз. Десять минут назад я покинула кабинет гинеколога, и теперь мне предстояло вернуться домой, собрать сумку и на несколько дней сменить привычную обстановку на больничную. Несколько дней… Даже они навевали на меня тоску по родному сыну.

Вопреки моим ожиданиям дни и ночи, проведённые в стенах палаты, прошли легко и благополучно. Я отдохнула, коротая время за книжкой и вязанием, отпала необходимость повседневных домашних забот, что привнесло в мою жизнь ощущение курортного отдыха.

София родилась в конце мая, ясным, но прохладным утром. В течение шести дней, что мы провели в больнице, я не могла расслабиться и время от времени меня пробивала нервная дрожь. Я лежала на кровати, а в голове всплывали картины безрадостного тяжёлого будущего, в котором я не могу дать дочери достойного воспитания, не могу поднять её на ноги и вывести в люди… Я переживала. По ночам мне не спалось, я долго не могла уснуть, а когда засыпала, мой сон был неглубоким и чутким, а днём не давали расслабиться снующие туда и обратно медсёстры. В первые дни приступы паники были особо сильны, и я не вставала с кровати даже когда врач осматривал малышку, но никто не обращал на моё состояние никакого внимания.

В палате было большое широкое окно, через которое я видела навещавших нас с дочкой родственников. Я показывала им малышку, завёрнутую в пелёнку, а сынок прятался за спинами маминых родителей. Он жил у них, пока мы были в больнице. Мне очень хотелось обнять его и больше никогда не отпускать. Разлука с ребёнком, длящаяся почти неделю, была первой в моей жизни.

Муж навещал меня в палате, поскольку он работал на скорой помощи и имел небольшую привилегию. После того, как он уходил, я сидела на кровати и плакала, словно маленькая девочка, которую все покинули.

Тревоги, плохой сон, напряжение день изо дня негативно сказывались на моём самочувствии, а самочувствие отражалось на действиях. В результате произошло то, чего никто не мог ожидать. В тот день я поставила на уши весь медицинский персонал отделения. У Сони выявили желтуху и назначили ей воздушные ванны под «синей лампой». Она лежала в кювете, совершенно голенькая, а в палате было прохладно. Я боялась, что она мёрзнет и направила в её сторону тёплый поток воздуха от обогревателя, который принёс мне в палату муж. Я взяла его в руки и удерживала на расстоянии от дочки. В ушах были наушники, в которых играла классическая музыка. Наконец-то я чувствовала себя расслабленной и спокойной. Закрыв ненадолго глаза, я улетела в мир Бетховена и Шопена… Нега длилась минуту или две, время утекало неслышно. Когда я открыла глаза и взглянула на дочку внутри меня всё оборвалось. Она по-прежнему лежала в кювете, такая тихая и спокойная, но её кожа была мраморно-бордовая. Пока я была в расслабленном состоянии, моё тело с обогревателем в руках незаметно наклонилось вперёд и поток горячего воздуха стал ближе к малышке. В голове мелькнула страшная мысль – я погубила свою доченьку. Я сорвалась с места и бросилась в кабинет медсестры. Та вскочила и побежала в палату. Маленькая Соня по-прежнему тихо лежала в кювете. Медсестра вызвала врача, а меня поглотило безудержное рыдание. Женщина-доктор зашла в палату и взглянула на меня.

– Не реви, – приказала она мне.

Жёсткий сухой указ «не реви» подействовал, и я постепенно успокоилась. Всхлипывая, я смотрела, как врач осматривает доченьку. К счастью, всё обошлось, она обнаружила лишь еле заметную трещинку на груди, которую порекомендовала смазывать обычным кремом.

После пережитого волнения у меня не на шутку разыгрался аппетит. Впервые за несколько дней я нормально поела.

Мы с малышкой лежали одни в просторной палате на четырёх человек. Наспех сделанный ремонт отражался в выемках пола, накрытого линолеумом, небрежных мазках краски на стенах. Вся обстановка говорила о неряшливости и нелюбви к своему делу тех, кто занимался обновлением больничных помещений. «Лишь бы было» – так можно назвать этот ремонт. В палате был туалет, совмещённый с душем. Белый поддон душа располагался на высоких ножках, и забираться в него было довольно неудобно и даже опасно. Высоко задирать ноги, чтобы залезть в поддон и удерживать своё тело в состоянии равновесия на скользкой поверхности было непосильной задачей для меня. Мои волосы и тело пропитались запахом хлорки, который удалось смыть лишь по прибытии домой, спустя семь дней.

Мрачные мысли, отсутствие комфортных условий, санитарка, делающая мне выговоры за непомытую раковину – всё это разительно отличало роддом села от роддома в Туапсе, в котором я родила первенца. Я выслушивала эту рыжеволосую бестию, набрав в рот воды, поскольку в это время чистила зубы. Санитарка привыкла вести себя именно так, отчитывая простоволосых деревенских девушек, которые ничего не знали о раковинах, унитазах и леечках для душа. Но я была из другого теста и мне было обидно выслушивать нарекания от уборщицы. Позже я нашла в этом что-то хорошее – санитарка отвлекала меня своим недовольным ворчанием от тревожных мыслей.

Но если её поведение было типичным, то медсестра, не имеющая понятия о нормах поведения, невзначай привлекла моё внимание. Она работала в ночную смену, когда в отделении не было ни врачей, ни коллег. За окнами собрались тяжёлые серые тучи, предвещая скорый ливень. Вдруг я услышала музыку, доносившуюся из коридора до нашей палаты. Эта медсестра включила на всю громкость песню на своём телефоне, и у меня возникла мысль, что она перепутала роддом с сельским клубом. По окнам захлестал дождь. Женщина из соседней палаты вышла в коридор и попросила её убавить громкость, поскольку её малыш спал, на что медсестра возмутилась и на повышенных тонах что-то ответила. Какое-то время музыка играла, разгоняя привычную больничную тишину. Я слышала, как потом медсестра заходила в палату к этой бедной женщине, за что-то её ругала и даже назвала свиньёй. Бесстыдство этого так называемого медицинского работника не имело границ. Когда она зашла в палату к нам с дочерью, я обратила внимание на её пальцы, украшенные золотыми кольцами и цепочку на груди, так же золотую. С нами она обходилась довольно вежливо.

В день перед выпиской меня всё ещё потряхивало, то и дело накатывал страх. Я прошла мимо служебного помещения, в котором женщина-врач пила чай вместе с медсестрой. Это была доктор, которая осматривала Соню в тот злосчастный день. Я поблагодарила её. Говорить «спасибо»