было, да и самые перила покачнулись. Все это, бывало, заметит Комков, приезжая из гостей и случайно взглянувши на дом, позовет приказчика и скажет ему:

– Что это, братец, все у нас развалилось, все покривилось, даже стекла не вставлены… Совсем ты не занимаешься делом… Исправить все…

– Слушаю-с! – ответит приказчик, да тем дело и кончится.

А Комкову скучно и говорить об этом в другой раз, особливо если присмотрится, только разве подумает: экой мошенник, ведь вот ничего не исправил, а сказал «слушаю-с!».

– Приехали!.. Извольте выходить… – сказал кучер Комкова, остановившись у крыльца и медленно слезая с козел.

– Яков Петрович!.. Приехали… Вылезайте… – повторил он, стоя около спящего барина.

– А!.. Приехали!.. Ну, вынимай… – отозвался Комков, протягивая руку, за которую кучер и начал тянуть его из саней.

Никеша поспешил выскочить и подхватил Комкова под другую руку.

– А! Вот спасибо, брат!.. Я и забыл, что ты со мной! – сказал Комков, увидя Никешу. – Ну что, ты вздремнул ли дорогой?

– Никак нет-с!

– Что же ты делал?

– А так, ничего… Все на дорогу смотрел.

– А я так, брат, славно всхрапнул, – говорил Комков, поднимаясь на крыльцо, – даже сон приснился… и как ты думаешь: Парашу видел во сне… будто бы… Этакая гадость!.. Каковы скоты, никто и не встретит!.. Верно, ни одного человека нет в комнатах…

Он не ошибся. Никеша отворил дверь в прихожую, он же должен был снимать шубу с Комкова, потому что прихожая была пуста.

– Эй, есть ли кто там! Люди! – кричал Комков, но ответа не было. – Каков народец, Осташков! Во всем доме ни одного человека нет!

– Да уж это на что хуже… Как можно пустой дом покидать: долго ли худому человеку зайти…

– Канальи народ! Совсем избаловались… Попрошу Тарханова, чтобы всех переколотил: он мастер на это. Пойдем, братец, в кабинет: там потеплее.

Когда Комков оставался в доме один, он почти не выходил из кабинета: в нем лежал целый день, обедал, ужинал, читал и спал ночью. Это была большая комната. В ней у двух стен стояли просторные мягкие диваны: на одном из них Комков проводил день; другой диван, на котором был положен пуховик и несколько подушек, служил ночным ложем Комкова. Перед диваном стоял раскрытый ломберный стол; несколько кресел, письменный стол с чернильницей без чернил и разбросанными беспорядочно газетами, шкаф для платья, которое, впрочем, никогда в него не вешалось, а лежало по стульям и столам, довершали убранство комнаты.

Войдя в кабинет, Комков тотчас же лег на диван.

– Дай-ка, брат, подушечку оттудова, с того дивана! – сказал он Осташкову. – Да поищи, пожалуйста, не найдешь ли там кого из этих мерзавцев. Вот, братец, и много прислуги, да никого нет… Этакие шельмы…

В эту минуту в кабинет вбежал слуга Комкова и вслед за ним другой.

– Где вы живете, скоты этакие? Барин приехал, некому встретить, дом пустой, во всем доме никого нет. Где вы были?

– Обедали-с!

– Обедали… так, я думаю, можно бы кому-нибудь остаться, не всем вдруг уходить?…

– Да позвали обедать, так мы и пошли…

– А дом пустой и оставили… Ну, вы выведете меня из терпения: уж я вас поверну… я вас всех в солдаты отдам, всех передеру, мерзавцы, всех на поселение сошлю… Ну, что стали?… Подите вон… Эй, погодите… Позови ко мне Марфу… А ты подай трубку… Нет, уж я вас распустил, надо за вас приняться… Погодите вы у меня…

В кабинет вошла женщина лет 45, в ситцевом платье, затасканном и засаленном, застегнутом только на два крючка, за отсутствием прочих, чрез что образовалась прореха, сквозь которую виднелась грязная рубашка. Голова ее была повязана большим шерстяным платком, концы которого обмотаны вокруг шеи и завязаны сзади. На добродушном, но бледном и худом лице смотрели большие впалые глаза как-то тускло и робко; грязные, грубые руки держала она неловко, локти врозь, точно не знала, куда их девать, и беспрестанно подергивала пальцы. Это была ключница и домоправительница Комкова, старшая женщина в доме.

– Что это, Марфа, совсем ты людей избаловала, – с упреком сказал Комков. – Как это можно: приехал я, ни одного человека нет в комнатах, встретить было не кому… На что это похоже…

– Да обедать ходили! – отвечала Марфа, перебирая пальцы.

– Да что из этого, что обедать ходили, все-таки не следует дома пустого оставлять…

– Да я в комнатах оставалась…

– Так хоть бы ты нас встретила…

– Я думала, что тамоди выбежал кто из кухни: ведь видят, что барин приехал…

– Ну вот видишь, а между тем никто не выбежал… Да и тебя не было… Я кричал, никто не отозвался…

– Нет, я точно была… да увидела, что вы приехали, так побежала кликнуть людей-то…

– Ну вот видишь: сама побежала, точно некого было послать…

– Да и то никого не было… Все разбежались…

– Видишь, ты как всех избаловала: сама должна дом сторожить, сама за людьми по кухням бегать… Ничего тебя не боятся… Зачем ты их балуешь…

– Да уж воля ваша, Яков Петрович, я уж и сама не знаю, что мне и делать: совсем народ избаловался… Ничего не слушаются… Говорю, говорю, а они не слушают и внимания не берут…

– Да кто не слушается? Ты только мне скажи…

– Да кто? Все не слушаются…

– Как это можно, чтобы все не слушались… Оттого и не слушаются, что ты сама не умеешь распорядиться… коли кто не послушался, ты бы приказчику сказала…

– Да и то уж говорила… Наговоришься ли каждый раз?… Вот пыль в комнатах, так и ту всякий день сама сметаю: никто не хочет полов вымести…

– Ну так вот видишь: не сама ли ты виновата?… Сколько раз я тебе говорил, что ты только заставляй, а сама не делай… Ах, дура какая!

– Уж я не знаю, что мне и делать… кажется, старания моего довольно: из последних сил бьюся…

И Марфа, доставши конец платка, которым повязана была ее голова, вытерла навернувшиеся на глаза слезы.

– Ну, вот заплакала… да разве я тебе про то говорю, что ты не стараешься… Эх, надоела… Ну, отстань плакать… Скажи-ка лучше: есть ли у нас какие припасы: ко мне гости сегодня приедут…

– Да какие припасы… Без вас-то я ни зачем не посылала… птица есть… яйца, правда, все вышли… Ну да это с баб сейчас можно собрать: еще не со всех получила…

Комков расхохотался.

– Вот у меня хозяйство какое: надо обедать готовить, а мы яйца по деревне собирать станем… Ах, Марфа!..

– Солонина есть! – спешила прибавить Марфа как бы в свое оправдание.

Комков хохотал.

– Да не про то