мне дай же два двугривенных…

– Да это можно, ничего… Для друга можно…

– Семен, отпускай ихной милости что потребуется, да смотри из господских сортов! – сказал Алексей Герасимович приказчику, вынимая деньги и отдавая Василью…

– Ну, Алексей Герасимыч, еще ты меня уважь: четверочку табачку снабди…

– Не довольно ли будет?…

– Говорю тебе, ничего… Не сумневайся…

И это требование Василья было исполнено.

– Ну, барин, коли не хочешь идти со мной – оставайся здесь, выбирай, а я пойду: надо чайку напиться, без этого нельзя…

– Да как же вы пойдете; ведь вам велено выбрать?…

– Нечего тут выбирать: Алексей Герасимыч лучше нашего знает в товаре; нам с тобой этак не выбрать…

– Да не извольте, сударь господин, беспокоиться, – вмешался купец, – у нас обмана не бывает, мы без обмана торгуем. К нам господа за сто верст присылают, на целый год вдруг провизию забирают, и довольны остаются… А эти господа нам короткие знакомые, завсегда у нас покупают, станем ли мы их обманывать?…

Никеша ничего не возражал, но не решился идти с Васильем.

– Ну, коли так, оставайся здесь: мне все равно, а я пойду, мне даром время проводить нечего! – сказал Василий и вышел из лавки.

Никеше дана была записка о всем, что следовало купить в городе, написанная рукою земского, который тоже, по обычаю, имелся при усадьбе Комкова, как классная должность, установленная по штату барского двора; и также вел книги о посеве и урожае, приходе и расходе, хотя этих книг никто никогда не читал и не поверял. Никеша отдал записку купцу. Тот тотчас же начал отвешивать всего требуемого, объявляя Никеше цену; о многом, что тут было написано, Никеша не имел никакого понятия и не мог судить, дорого или дешево просит продавец; но зная свою обязанность охранять интересы своего доверителя, находил, что объявляемая цена дорога, и предлагал дешевейшую; но на все получал один короткий и неприветливый ответ: мы, господин, торгуем без запросу! Никеша не знал что возражать, и поневоле молчал. Когда таким образом все, что нужно, было отвешено и завязано, Алексей Герасимович, называя каждую вещь и указывая на нее пальцем одной руки, другою проворно перекидывал кости на счетах, и подведя итог, объявил его Никеше, который стоял совершенно смущенный и досадовал на себя, что взял непосильное поручение: по счету сумма превышала соображения Марфы.

– Как же так? Вы много насчитали! – проговорил Никеша.

– Точно так-с, верно! – решительно отвечал купец. – Извольте сами прокинуть! – прибавил он, опрокидывая кости и подавая счеты Осташкову. Никеша начал сам выкладывать медленно и осторожно, как считают мужики, мало привыкшие к счетам. Купец посматривал на него исподлобья, с лукавой улыбкой.

– Да вы очень дорого все полагаете…

– У нас без запроса-с…

– Вот Марфа Ивановна говорила, чтобы икры-то взять по шести гривен за фунт, а вы просите по 75 копеек.

– Может быть, другой сорт-с; а этот нельзя. Я бы отпустил кому другому и в 60 копеек икру, а сюда по знакомству не могу-с, потому господа кушать не будут, не понравится… Сами не будете довольны.

Как ни бился Никеша, как ни пыхтел, но должен был заплатить требуемые деньги.

«Да и то сказать, – думал он, – об чем я хлопочу-то: ведь поверять не будут… Лучше бы давеча в трактир идти да чаю напиться… Однако бы себе удовольствие получил, а все равно ничего же не выторговал».

Но это были только мысли, которые Никеша не решился бы пока привести в действие: он еще не был уверен, точно ли его не станут поверять и можно ли без позволения тратить на себя чужие деньги, назначенные для другого употребления.

Целый час пропадал Василий, наконец явился, нетвердо стоя на ногах, с красным лицом и посоловевшими глазами.

– Ну, готово ли? – спросил он.

– Давно уж все готово! – отвечал купец. – И ты, брат, видно, тоже готов! – прибавил он с усмешкой, придавая особенный смысл последнему слову.

– Я, брат, готов, Алексей Герасимыч, совсем! – отвечал Василий, ухмыляясь и пошатываясь.

– Ну, барин, забирай покупки да поедем. Прощай, Алексей Герасимыч!.. Спасибо, что не дорого отпустил… Хи…

– На предки милости просим…

– И на предки не оставлю…

Когда поехали в обратный путь, Никеша сказал Василью:

– А, кажется, он за все лишнего взял…

– А ну вот беда велика… Изойдет… Ничего… Я тебе все растолковал: чего тебе еще надо? Не хотел со мной в трактир идти, – ну, как хочешь… Слушай, барин, ты теперь дорогу домой знаешь: возьми вожжи – правь, а я покамесь сосну… А к селу подъедем – ты меня разбуди, беспременно разбуди: потому надо опохмелиться… А то, барин, пожалуй, заметит, что был пьян, – не хорошо… Что не хорошо, так не хорошо!.. Нечего тут, я люблю правду говорить… А ты ничего не моги барину сказать… Слышь: ничего не моги, а то я и на тебя-то наскажу, что тебя в дом пускать не будут… Никак не моги!.. Hy правь же, а я усну… Поезжай с Богом!..

И Василий чрез минуту уже храпел. Послушный Никеша правил лошадью.

«Эко житье этим лакеям, – думал Никеша. – Лучше моего! Как можно, гораздо лучше!.. Я должен работать, хлеб себе добывать, а у них только и дело, что пьют да едят… И ни о чем нет ни горюшки, ни заботушки: все про все готовое… припасенное… Да, вот, холопская кровь как живет; а я и дворянская кость, да должен сам про себя работать!.. А ведь он слуга, а я господин… У, кабы у меня были свои слуги… Я бы уж на них полежал… Я бы рукой из-за них не переложил…»

Когда Никеша воротился в усадьбу Комкова, там были уж гости. Он принес Марфе свои покупки и просил, чтобы она приняла их от него.

– Ну, положите их туто-тка; ужо ведь надобно же будет всего подавать. Я тогда и посмотрю, а теперечка некогда.

– Ну, Марфа Ивановна, денег-то я издержал больше, чем вы велели… Торговался, торговался с купцом-то, никак не уступает…

– Ну, что делать-то… батюшка… уж как быть-то?… Не уступает, так нечего делать… Купцы, известно, народ-воры.

– Так как же бы, Марфа Ивановна, сосчитаться-то нам?

– Да чего тут, батюшка, считаться-то: положите тут сдачу-то, я ужо возьму… Что считаться: себе не возьмете, а которые деньги извели, тех уж не воротишь… Положи, батюшка, тут: больно уж мне не слободно… Народец-то наш божеский… Гости в доме, а их никого не сыщешь: ворочайся одна… Согрешила я, грешная!.. Уж такая воля дана, такая воля… ни на что не похоже!.. Совсем распустили дворню… Только от греха отходишь, что не жалуешься