Она осторожно откинула одеяло, сунула ноги в сапожки. Затем, не заботясь о еде и амуниции, она поднялась на ноги и направилась к полянке, на которой Тринити оставил лошадей.

К несчастью, Виктория споткнулась о ветку и наделала достаточно шума, чтобы вспугнуть лошадей. Они попытались бежать, но из-за пут на ногах чуть не попадали.

– Посмотри, что ты наделала.

Голос Тринити раздался где-то рядом с лошадьми, и от испуга она вскрикнула.

– Ты не сможешь убежать, если будешь спотыкаться о камни и вскрикивать от страха.

– Как ты сюда попал? – Она не могла понять, как ему удалось добраться до лошадей так, что она его не видела и не слышала.

– Я услышал, как ты проснулась.

– Ты что, следил за мной всю ночь?

Тринити тихо рассмеялся:

– Человек, который в такой дикой глуши крепко спит, – мертвец. Следуя по тропе, мы повстречаем множество людей, готовых нас убить хотя бы ради наших лошадей. В этих краях они дороже золота. И потом, есть ты. Сколько, по-твоему, мужчин захотят убить меня, чтобы завладеть такой женщиной, как ты?

Такую возможность Виктория не захотела обсуждать.

– Что ж, очевидно, ты проснулся зря, – промолвила она, направляясь обратно в лагерь. Убежать ей теперь не удастся, и вообще у нее зуб на зуб не попадал от холода. Обернувшись к Тринити, она сказала: – Я просто хотела размять ноги.

На его лице появилось такое снисходительное выражение, что она готова была дать ему пощечину.

– Можешь мне не верить.

– Я и не верю.

– Я отправляюсь обратно в постель, – объявила Виктория.

Разумеется, она не надеялась, что он ей поверит, но не ожидала, что скажет об этом ей прямо в лицо. И конечно, ей не понравилось, что пришлось солгать. Она никогда не лгала. А после встречи с Тринити она только этим и занималась.

Она снова устроилась в своей остывшей и жесткой постели.

– Если холодно, можешь воспользоваться одной из моих рубашек.

– Нет, спасибо. – Виктория проговорила эти слова со всем достоинством, которое смогла собрать.

Тринити рассмеялся. Всего два дня тому назад она радовалась его смеху. Он поднимал ей настроение и делал ее заточение не таким унылым.

– Мы можем для тепла спать под одним одеялом.

Виктория яростно подскочила и выпрямилась.

– Позволь мне кое-что прояснить раз и навсегда.

Тринити опять рассмеялся. Боже, как она возненавидела этот смех!

– Не трудись. Я сказал это лишь для того, чтобы тебя позлить.

– Это не слишком разумно.

– Знаю, но должен же я как-то развлечься, пока ты не попыталась сбежать в очередной раз.

Виктория скрипнула зубами. Она вновь залезла под одеяло, завернулась в него до подбородка и решила не про: молвить больше ни слова.

И она проявила выдержку, пока он не начал насвистывать.

Она знала, что он делает это, чтобы ей досадить, но решила не обращать на него внимания. Он вскоре замолчит.

Но он не замолкал. Он закончил насвистывать одну мелодию и принялся за следующую. Это было ужасно. Он фальшивил, и притом дыхание его все время срывалось. Она не понимала, как он сам может выдерживать свои упражнения. Наверное, ему медведь на ухо наступил.

Она заткнула уши пальцами и попыталась заснуть, но, кажется, сон убегал от нее все дальше и дальше. Наконец терпение ее лопнуло.

– Не мог бы ты замолчать? Пожалуйста, – произнесла она раздраженным тоном. – Я пытаюсь заснуть.

– Предлагаю тебе сделку.

– Какую? – спросила Виктория, относясь с недоверием к любому его предложению.

– Я больше не буду свистеть, а ты не станешь будить меня своими притворными побегами.

– Что значит «притворными побегами»? – осторожно поинтересовалась Виктория.

– Твоя неприязнь ко мне может подвигнуть тебя на какие-нибудь глупые поступки, но ты не глупая. А пытаться сбежать посреди ночи – глупость несусветная. Я рассудил, что ты хотела заставить меня провести ночь без сна, чтобы я вымотался и не смог толком соображать. Тогда ты воспользуешься первым удобным случаем, чтобы сбежать по-настоящему.

– Можешь думать что хочешь, – фыркнула Виктория. – Только не удивляйся, если однажды утром ты проснешься и обнаружишь, что остался у костра один.

Виктория решила, что проспала не больше пяти минут, когда Тринити ее разбудил. Она открыла глаза, но ничего не увидела, попыталась пошевелиться, но тело словно окостенело.

– Время подъема, – провозгласил Тринити с бесчеловечной жизнерадостностью. – Нам надо выехать на тропу до рассвета.

Вот почему она ничего не могла разглядеть: была еще ночь.

– Я не могу двинуться, – простонала она. – Все мое тело как пересохшая кожа.

Тринити сдернул с нее одеяло. Виктория ахнула от неожиданности и холода.

– Несколько секунд на ногах, и будешь как новенькая.

– Я больше никогда не почувствую себя новенькой, – проныла Виктория и потянулась к одеялу. – И ехать верхом я не смогу по меньшей мере неделю.

– Ты будешь в седле через полчаса, даже если мне придется просто взвалить тебя на него.

Он нагнулся и, подхватив под мышки, плавным рывком поставил ее на ноги, Она упала на Тринити, попыталась оттолкнуться от него, но руки тоже ей не повиновались. Вся она словно одеревенела.

Впрочем, если что-то и могло быстро привести ее в себя, так это оказаться в объятиях Тринити! Ее груди упирались в его грудь, щека улеглась на мягкую шерсть его рубашки.

– Ходи, – приказал Тринити. Было совершенно ясно, что если Виктория не хочет, чтобы ее тащили волоком, она должна заставить свои ноги двигаться.

– Помедленнее, ты, грубиян, – проговорила она. Крепко держась за него, она попробовала ступать, -надеясь, что ноги удержат ее вес.

Ей доставило удовольствие сознание того, что ее близость его волнует, но одновременно она была потрясена тем, что его прикосновение все еще могло лишить ее всякой воли к сопротивлению.

Она понимала, что напряженная скованность его тела и неловкость, с которой он ее держал, были результатом ее близости. Зная, что он чувствует себя неловко, она смогла отбросить частично свой стыд оттого, что продолжала испытывать влечение к человеку, считавшему ее убийцей.

– Тебе нравится мучить своих пленников?

– Я уже говорил тебе раньше, что пленниц у меня не было.

– Ты должен был за годы своей работы арестовать десятки.

– Восемнадцать. И все мужчины.