Я сложила руки на груди и заставила себя смотреть прямо, хотя это было и сложно. Он прошипел сквозь сложенные губы и продолжил, не дождавшись ответа:

– Послушай, это немного вышло из-под контроля, но к Камелину как раз никакого отношения не имеет.

– Вы издевались надо мной! – я повысила голос. – Спасибо, хоть не изнасиловали!

Он на секунду закусил губу, словно пытался скрыть совсем неуместную при таком разговоре улыбку:

– Уж представь, что я и сам удивлен. Лично я приложил немыслимые усилия, чтобы дело не зашло дальше. А потом дрочил под душем так остервенело, будто меня разорвет на семьдесят разъяренных егорчиков. Да-да, неправильная заложница, вот такие признания, никому не говори. У меня крышу рвет, когда на тебя смотрю, а ты еще и такая разгоряченная там, что… вот. Об этом тоже никому не говори.

Я немного растерялась от его грубоватой откровенности:

– Если это признание в симпатии, то какое-то дикое.

– Признание, да. И даже не в симпатии, – он как-то неловко взъерошил волосы, будто бы ему было не по себе. – Давай для начала познакомимся, что ли… Нет, ну ты серьезно думаешь, что я тебя на завтраки и прогулки просто так тащил? Или в секс-шоп, – он ухмыльнулся довольно, но, увидев мой взгляд, тут же осекся.

Он или идеально разыгрывает роль, и в действительности немного смущен. Хотя для чего ему теперь роль разыгрывать? Я решила прояснить для себя хотя бы один-единственный вопрос: нравлюсь ли я Егору, или это так, цирковые аттракционы. Потому и спросила:

– Но почему оба? Я имею в виду, почему там вы были оба? Зачем с тобой и твоими дикими признаниями был еще и Дима?

Егор перестал улыбаться, наоборот, повернулся профилем. На квадратных скулах заходили желваки. Ответил не сразу и совсем другим – приглушенным, сдавленным – тоном:

– А я ебу почему? Вкусы сошлись. Или ты такая, что в твоем присутствии мужики с ума сходят. Хер знает, мы с ним пока на эту тему ни до чего конкретного не договорились.

– О-о, так вы и об этом договаривались?

– Перестань, – он теперь говорил серьезно. – Не настолько уж и классная ситуация. Вообще-то, Димка – мой лучший друг. Человек, которому я доверяю больше, чем себе. И меня без него здесь не было бы. Вероятно, вообще бы не было. Это важно, – он на мгновение сбился, но коротко вдохнул и продолжил: – Это даже важнее, чем ты, если уж на то пошло. И уж поверь, от этого ебучего любовного треугольника никто не в восторге.

Я чуть в голос не расхохоталась, но вышло бы истерично и зло, потому удержалась. Он говорит о каком-то треугольнике, словно нас троих всерьез связывают хоть какие-то отношения, а не сплошной криминал и насилие! Егор что-то в моем взгляде уловил, покачал головой и сказал тише:

– Давай этот разговор на потом оставим. Сейчас, ввиду открывшихся обстоятельств, нам нужна твоя помощь. Самый главный план не изменился – мы хотим спровоцировать Камелина на настоящие действия, с составом преступления и доказательствами, которые можно разнести по СМИ, чтобы он уже потом не смог отвертеться. Мы хотим его посадить, и для этого он должен забыть об осторожности и наломать дров. Потому и действовали грубо с самого начала – провоцировали. А теперь понятно, что он это время использовал в свою пользу: или собирается с силами, или переводит все активы куда-нибудь в оффшор. Он не психует, провокация не удалась. Но если ты поможешь, то мы вполне еще можем вывести его из себя. Продумаем заранее разговор, позвоним ему, закрутим уже эту воронку в другую сторону! Повторяю, за моральный ущерб мы заплатим, но дело надо довести до конца. Согласна?

Я прищурилась:

– Спрашиваешь, будто от моего ответа что-то зависит. А если я не согласна, то могу идти домой?

Егор снова улыбнулся, сделал шаг ко мне. Но остановился, когда я отшатнулась:

– Не можешь. Ты уже замешана, сейчас тебя никак нельзя упускать из виду. Еще очень важно – страховка для нашего же будущего – чтобы ты в этом участвовала. Чтобы сама потом не могла нам что-то предъявить или чтобы тому же Камелину против нас козыри не дала. Потому подыграй, сама, добровольно. Продемонстрируй параноику Диме, что ты уже так прилипла к нашей стороне баррикад, что от тебя потом подвоха не может быть физически. И на этом разойдемся… ну, в плане этой темы, остальные потом и поднимем.

– Добровольно-принудительное согласие? Я в тюрьме, Егор!

– Я сделаю все возможное, чтобы ты больше себя так не чувствовала.

– Я… я уже столько дней не звонила матери!

– Сегодня же привезу тебе новую симку. Скажешь, что потеряла телефон.

Разумеется, у него был ответ на каждую претензию, ведь смысл в том, что выбора у меня нет. Он зачем-то уговаривает, делает вид, что не давит, но самое главное уже обозначил. Я заглянула ему в глаза и привела тот аргумент, который меня беспокоил больше всего:

– Но я не чувствую себя здесь в безопасности. От вас. Вы… вы оба сегодня меня морально раздавили.

– Это было настолько ужасно? – он чуть наклонился, хмурясь. Но от такой близости начал дышать труднее. – Ладно, подобного не повторится. Ведь если ты сама скажешь, что готова играть за нас, то и бежать тебе незачем. Хотя дело, конечно, не в побеге… – он одумался и быстро добавил: – Прости. Извини. Честно. Не повторится. И у тебя все равно выбор только в том, быть здесь в нашей команде или быть здесь просто заложницей, пока все не кончится плохо для Камелина.

Он даже демонстративно отодвинулся от меня, как будто не он только что залипал на моем лице взглядом, как ненормальный.

Я сдалась. Точнее, так устала, что не могла продолжать этот разговор:

– Хорошо. Вернее, как ты правильно сказал, выбор небогат. Уйди, пожалуйста, мне все это надо переварить.

Он кивнул, подошел к двери и открыл. Но развернулся уже в проеме и заявил напоследок:

– Мне самому не нравится, что все началось так плохо. Но это не означает, что все плохо и закончится. Еще несколько дней в нашей компании, и потом ты вернешься домой. А еще через несколько дней я найду тебя и позову на свидание – может быть, к тому времени придумаю какие-нибудь правильные слова. А пока просто скажи, как тебя зовут.

Я уже не видела смысла скрывать:

– Саша.

Егор ничего не ответил, но я могу поклясться, что он так резко отвернулся, чтобы скрыть от меня непонятную широкую улыбку.

– А ты ко мне не подходи! У меня сделка с Егором. Опять!

– Ясно. Но можно я все-таки за стол сяду? Есть очень хочется.

Я проводила Дмитрия взглядом исподлобья и медленно выдохнула. Мне все-таки нужно питаться, и, по всей видимости, больше никто не станет носить еду в мою тюремную камеру – по той лишь причине, что она перестала быть тюремной камерой. Потому я и спустилась к обеду, хорошенько поразмыслив и немного успокоившись. Во-первых, вспомнила, что с самого утра у меня во рту и маковой росинки не было. Два чужих языка – были, но речь не о том. Во-вторых, мне поставили ультиматум, пусть и в мягкой форме, но выхода нет. И несмотря на это, я здорово воодушевилась, ведь до сих пор и не надеялась выпутаться из этой истории живой и невредимой. А Егору я верила. Может, и не было оснований, но утопающий хватается и за соломинку – как я за веру в честность Егора. И в-третьих, я не могла себя бесконечно терзать за произошедшее утром: меня привязали и обездвижили, и я согласия на подобное не давала! Все остальное не имеет ровным счетом никакого значения. Если кому-то за тот инцидент и должно быть стыдно, то точно не мне.