– Этот суд, наверное, был для нее настоящей пыткой, – продолжаю я. – Ее отец и ты…

Я прижимаюсь щекой к его груди, и его слова эхом проходят по всему моему телу.

– Мы не говорили об этом. Ей не нравилось вспоминать, что Мерл Рихтер был ее отцом. Я встречался с ней за несколько часов до того, как ты прилетела в Германию, и все ждал, когда София заговорит об этом – но она не сказала ни слова.

Я не знаю, что на это ответить, и испытываю облегчение, когда по громкой связи раздается голос мисс Айвс. Она сообщает о видеозвонке Элейна и спрашивает, вывести ли его на большой экран.

Дэмиен дает добро, декоративное зеркало в дальнем конце комнаты становится мутным, затем синим, и внезапно на нем возникает лицо Элейна.

– Дэмиен, – восклицает он. – Я так рад, что с тебя сняли обвинения.

– Спасибо, Элейн. Ты помнишь Ники?

– Конечно. Рад тебя видеть, Ники. Надеюсь, в следующий раз мы встретимся вживую, поболтаем за бокальчиком моего лучшего вина.

– Было бы здорово!

При первом знакомстве с Элейном я никак не могла распознать его акцент. Потом Дэмиен рассказал, что он вырос в Швейцарии, и теперь я отчетливо слышу влияние французского и немецкого.

– Прости, что не смог тебе ответить, когда ты звонил раньше. В сообщении ты писал, что хотел поговорить о Софии?

– Она опять пропала. Выписалась несколько дней назад и исчезла. Я не смог ее разыскать и подумал, вдруг она звонила тебе.

– Тебе повезло, дружище, – отвечает Элейн. – Я знаю точно, где она.

Я вижу вспыхнувшее в глазах Дэмиена облегчение.

– Где же?

– В Шанхае.

– В Шанхае? – Теперь в его голосе слышится недоверие. – Но зачем? Когда вы с ней разговаривали?

Элейн сосредоточенно хмурится.

– Три… нет, четыре дня назад. Помнишь Дэвида, барабанщика, с которым у нее когда-то была интрижка? Похоже, его группа будет играть в тамошнем клубе целую неделю. И еще она вроде бы собиралась в Чикаго, если группе дадут добро на выступление.

Дэмиен прижимает пальцы к вискам. Выражение лица у него странное – смесь усталости и беспокойства. Такое выражение отеческой заботы, наверное, проявилось бы на его лице, если бы однажды речь зашла о наших детях.

Наших детях?! Внезапно я застываю, но, как ни странно, мне не страшно. Мысль эта возникла сама собой, но она меня не пугает. Напротив, успокаивает – как будто бы я на секунду заглянула в будущее и увидела там Дэмиена и нашу семью.

– Она сама тебе позвонила? – спрашивает Дэмиен. – Я пытался дозвониться ей на мобильный, но он сразу переключается на голосовую почту.

– Звонила по видеосвязи, – отвечает тот. – Я спросил, говорила ли она с тобой, но она не хотела беспокоить тебя во время суда. Странно, что она не позвонила сейчас, когда суд закончился. Хотя, насколько я знаю Софию, вряд ли она смотрела новости.

– Ты можешь сейчас подключить ее к конференции?

Я вижу, как движется взгляд Элейна, – он тыкает мышкой в иконки программы.

– Думаю, да. Погоди немного.

Лицо Элейна остается на мониторе, но в уголке появляется квадратик поменьше. Это фотография девушки с черными волосами, уложенными в виде шипов, с красными кончиками. В ухе – несколько серебряных колечек. Лицо нежное, как у эльфа, кожа неестественно бледная. Глубокие карие глаза подведены угольно-черным карандашом. Единственное яркое пятно – губы, широкие и полные, накрашенные кроваво-красной помадой. Возраст определить сложно, но хоть Дэмиен и сказал, что Софии почти тридцать, на вид я не дала бы ей больше двадцати. Хотя, с другой стороны, неизвестно, сколько лет этой фотографии.

– Думаю, получится, – говорит Элейн, а затем почти сразу: – Черт бы побрал эту девчонку!

Целую секунду я пытаюсь понять, в чем дело, затем вижу крест на месте фотографии.

– Что такое? – спрашиваю я.

– Она удалила аккаунт, – отвечает Дэмиен. – А у тебя нет другого ее номера?

– Нет. Только мобильный. Клянусь, я никогда не понимал, о чем она думает. Но она обещала, что позвонит, как вернется из Шанхая, и скажет, куда они собираются дальше.

– Скажи, чтобы и мне позвонила. Или даже подключи меня к разговору.

– Обязательно. Не волнуйся. Она объявится – всегда так делает. Мы оба знаем, какая она непостоянная.

– Да уж, – вздыхает Дэмиен.

Экран гаснет, и Дэмиен вызывает мисс Айвс и дает ей ряд указаний, в числе которых – найти информацию по Дэвиду и узнать про выступления его группы в Шанхае. Она аккуратно все записывает и обещает сообщить, как только что-нибудь выяснит. Едва она выходит, Дэмиен заключает меня в свои объятия.

– Ты в порядке? – Я вопросительно заглядываю ему в глаза.

– Волнуюсь, – отвечает он. – А так нормально.

Он смотрит на меня, и я вижу, как постепенно беспокойство уходит из его глаз, и на лице появляется улыбка.

– Спасибо тебе, – говорит он.

– За что?

– За все.

Я улыбаюсь так широко, что мне даже чуточку больно.

– Всегда пожалуйста, мистер Старк.

– Думаю, мы здесь закончили, – говорит он. – Хочешь, останемся в Лондоне на ночь? Сходим на какое-нибудь шоу в Вест-Энде? Посмотрим достопримечательности?

– Нет, – отвечаю я. – Я просто хочу быть с тобой. Поедем домой.

– Вот почему мы идеальная пара, – смеется Дэмиен. – Ведь и я хочу того же самого.

– Добро пожаловать на борт, мистер Старк, мисс Фэрчайлд. Не желаете ли бокал шампанского?

– Да, спасибо.

Я с благодарностью беру бокал. Мы с Дэмиеном сидим рядом в мягких креслах, обитых дорогой кожей. Перед нами лакированный столик из того же дерева, что и отделка просторного салона. Кресла настолько удобные, что я бы с радостью поставила такие у себя дома. Я делаю глоток шампанского и со вздохом признаю, что в жизни миллионеров есть определенный шарм.

Самолет выруливает на взлетную полосу, и стюардесса просит нас пристегнуть ремни. Через минуту она снова подходит к нам с Дэмиеном.

– Мистер Старк, вам звонит мистер Мейнард. Он пытался дозвониться по мобильному телефону, но, вероятно, не смог. Когда он узнал, что вы в полете, то позвонил в офис и попросил передать вам сообщение как можно скорее.

– Мы можем задержаться на взлетной полосе?

– Да, сэр.

– Я сейчас же ему позвоню, – говорит Дэмиен и достает из кармана телефон.

Я взволнованно наблюдаю за ним, пока его пытаются соединить с Чарльзом. Не могу представить, зачем Мейнарду звонить – может, суд передумал? Такое вообще возможно? Я вглядываюсь в лицо Дэмиена, но оно непроницаемо. Эдакое специальное «конференц-выражение», разработанное для того, чтобы не выдать ни крупицы информации конкурентам – или мне.