Так, Нина! Не паниковать, аки птаха трепетна, и верить в Витто! Подумаешь, ни разу не боец. А кто сказал? Сама так решила? Да что я о нем знаю-то? Витто ответственный — это абсолютно точно, а значит все взвесил, согласившись на вызов. И умный — нашел бы способ уклонится, если бы не рассчитывал победить, или хотя бы достойно проиграть.

Не паниковать и верить!

Юхтар вышел на середину арены первым. Стремительно и борзо, как бы говоря: «ну, давайте уже покончим с этой грязной работой». Весь такой зловещий в отсветах частых костров. Без бурнуса, в коротком, похожем на синее спортивное кимоно, халате. На шее связка каких-то многозначительных амулетов болтается. Так и у-удавила бы этими шнурками! Но даже мне, матерьялистке бестолковой, понятно, что трогать соблазнительно висящую пакость не стоит.

Витто обставил свой выход с не меньшей помпой — над ристалищем полыхнула люстра из светляков, затмив огонь. Торжественная дворцовая люстра, не меньше. Впервые такое вижу. Вот зачем он силы на ерунду тратит? Ан, нет, я не права, это все наши пять магов, включая Киру постарались. Кажется, светляки отличаются по размеру, цвету и интенсивности. Под ярким магическим светом рвано вышагивал мой магистр. Не быстро и не медленно, давая публике как следует себя рассмотреть. И сравнить. Публика контраст оценила и недовольно зароптала.

Никто имена бойцов и условия схватки не оглашал, и это настораживало. Господи, да растолмачте мне кто-нибудь, что тут происходит! И Тишка молчит, как партизан в дозоре, вот ведь!

— Здесь я. Не волнуйся, не пострадает твой Витто. Я не люблю, когда ты грустная. И Сара не любит.

Действительно, боженёнок стоял точно напротив и делал мне ручкой. А рядом с ним юная черноволосая степнячка. Ой! Сморгнула — и нет юницы — показалось. Мы с Кирюшей здесь единственные дамы. Да еще и черноволосая… Поблазнит же от волнения.

Юхтар предпочел не ждать противника, в три кенгурячьих скачка сократил расстояние и атаковал. Я видела, как от выпрастанной вперед руки шамана отделился и довольно шустро полетел к Витто сгусток силы, почти незаметный в ярком свете. Бесформенный ком, похожий на колючую серую стекловату. Вот, скотина! Даже юный гибкий Дораш не смог бы уклониться от атакующего заклятья на таком расстоянии, не то что хромой Витто. Степняки отреагировали многоголосым «мр-ря-у-у»! Кажется, они тоже сочли поведение бурого неспортивным.

А я разом успокоилась. Зачем моему магистру гибкость, у него скоростная самолевитация, о которой, пока, никому не известно!

Вжух! И мой магистр оседлал плечищи дезориентированного Юхтара. Ну точно, как гоголевский Вакула диканьского черта. А чтобы шаман не дергался, держит у него перед носом небольшой огнешар. Мне даже захотелось, чтобы котович дал повод подпалить себе отсутствующие усы.

Рев «трибун» звучал как музыка победы. Победы, которую я ощущала, как свою.

Они подошли ко мне оба, и шаман, и магистр.

— Твой мужчина выиграл, женщина с изнанки. Значит, я должен извиниться, таково было условие поединка. Прости, больше я не стану.

Чего не станет, когда не станет… А, ладно. Для некоторых проще удавится, чем извиниться. Я тоже не совсем права, упрямилась и гнула свою линию. Но, за это я извиняться не стану, хотя, нужно было дипломатичнее. И магистра своего за глупую выходку ругать не буду. Мужские игры, чего уж теперь.

— И ты меня прости, шаман. Следующий раз я буду осмотрительней выбирать выражения. И постараюсь не угрожать.

Люстра все еще горела и было видно, как мужики прячут улыбки.

— Время тап-рат-храта! Время тап-рат-храта! — прокатилось над толпой отголоском камнепада и сразу вдарили бубны с барабанами. Тап-ррат-хрррат… Тап-ррат-хрррат…

Ренош очень деликатно выбрался из-за моей спины и резво потопал к центру поля, чтобы присоединиться к группе сверстников. Человек двадцать, пожалуй.

— Что происходит, шаман, не поясните?

— Ритуальный танец молодых котов, иномирянка. — дескать, кто же этого не знает! Вот «недомухтар» мерзотный, аж захотелось опять поссориться.

— Это танец тех, кто прошел обряд Цхыват в этом году, вама. — миролюбиво пояснил Дораш. — Приехали парни из ближайших племен. Смотри, это красиво.

Действительно, зрелище стоило того, чтобы сосредоточится на происходящем. Похоже, ритм, отбиваемый множеством глухих шаманских барабанов, гипнотизировал всех вокруг. Ту-ду-ту-тум-ту-ту…тудум. Ту-ду-ту-тум-ту-ту…тудум.

Темп, ритм и рисунок движений задавал сам старший шаман Лограх. Парни следовали за ним завораживающе синхронно, секция китайских стариков-ушуистов концентрацию бы утратила от зависти.

Вопрос вырвался сам собой:

— Интересно, долго они тренировались?

— Они никогда не тренировались, вама. Этот ритуал проходят раз в жизни, как и Цхыват. На следующем сборе племен танцевать будут другие.

Но как?! Разве так бывает? Эти рваные ломаные движения, эти статичные позы, и вдруг яростная динамика прыжков, вроде тех, которым Кира учила Дораша в крепости.

— Их ведет воля Лограха, иномирянка, — неожиданно мягко пояснил Юхтар, — наслаждайся. Едва ли тебе доведется увидеть подобное снова.

Наслаждайся? Наслаждайся?! Хорошо, что люстра все еще горела, иначе в неверном свете костров все было бы еще мрачнее. Да на танец, хотя назвать это танцем — форменное кощунство, смотреть без слез невозможно!

Стах. Обида. Непонимание. Боль. Надежда. Ужас. Снова надежда.

И, постепенно — новая нота в эмоциях. Не знаю, как сказать. Кулаки сжимались, а в груди, вместе со сменой ритма барабанов, разворачивалась ярость — врешь, не возьмешь!

К ударным постепенно, голос за голосом, присоединялся мужской хор. Пели все. Негромко, почти на одной ноте, гудели в нижнем регистре: о-оп-н’а-ду-тай’ай-ре… о-оп-н’а-ду-тай’ай-ре…

Больше сотни глоток, поют, искренне сопереживая действу на арене, поют, вспоминая каждый свой Цхыват или еще только страшась его, как мой Дораш. И барабаны, как само биение жизни. А вместе — потрясающая гармония. То ли ритм рассветных волн, набегающих на сонный берег; то ли стоны ковыля под ночным ветром; то ли дальний рокот грозы; и совершенно явно — извечный ритм, в котором мужчина и женщина, сплетаясь телами и душами, зарождают новую жизнь.

Через полминуты я притопывала, не в силах сдержаться. Так было легче справиться с нервической адреналиновой дрожью. Витто, кажется, разделял это мое состояние, его тоже потряхивало. Прижаться друг к другу было так естественно и необходимо. Прижаться и дышать в одном ритме, который отбивали барабаны. Так целомудренно и так возбуждающе.

А хор все наращивал темп речитатива. Наращивал, нагнетал, и, вдруг, оборвал на неожиданно высокой ноте. Фигуры на арене замерли с раскинутыми в стороны руками.

Всеобщий выдох — и напряжение рассыпалось, подарив секунду пронзительной тишины.