Дальше я слушать просто не могу, быстро забираюсь в постель и, скрутившись клубочком, прикрываю уставшие глаза. К горлу подкатывает тошнота. Отвращение к себе, подслушивающей чужие разговоры, смешивается с чувством сострадания и какой-то неведомой глухой затаенной тоски. Лишь через несколько минут я понимаю, что эта тоска принадлежит вовсе не мне…

Но мужчины тоже заканчивают беседу и тихо прощаются. А затем дверь в спальню осторожно отворяется, слышатся шаги, шорох одежды и скрип пружин прогнувшегося матраса. Я усиленно делаю вид, что сплю, он, возможно, даже верит.

Ночью, измученная дневными волнениями, чувством вины и тревожными мыслями, сплю, как убитая, но просыпаюсь ровно в тот же час, что и каждое утро. К моему глубокому удивлению, Рейнхарда уже и след простыл, хотя эти несколько дней мы всегда завтракали вместе. Только примятая подушка и скомканное покрывало свидетельствуют о том, что со мной ночевал еще кто-то.

Что послужило причиной такого внезапного ухода герра канцлера? Разговор с Дитрихом? Воспоминания о Николь? Или нежелание находится рядом с “взрывоопасным веществом”? Последняя причина отчего-то ранит глубже остальных.

Позволяю себе пока поваляться в постели, ожидая появления Лизхен, и прогоняю еще раз последовательность действий побега.

Мне нужно, чтоб было все идеально, иначе и затевать эту аферу не следует. Кроме того, в моем, во всех отношениях гениальном, плане существует единственный, но огромный пробел – мне пока неизвестно, почему все засыпают, когда я превращаюсь в лису. В том, что эти два события неразрывно связаны, сомнения не возникают, как и то, что я причастна к этому явлению. Но... одно большое “Но” – как мне удается наслать сей дивный волшебный сон? Кто я вообще? Что я? Откуда это у меня?

Впрочем, с последними вопросами можно и попозже разобраться, главное выбраться из замка и помахать герру канцлеру на прощание, за неимением ручки, хвостом.

Лизхен сегодня немного запаздывает, что на нее совершенно не похоже, и я беспокойно поглядываю на часы. Отлеживать бока в кровати уже порядком надоело, тем более – что было нужно обдумано, а новое не придумано – и я, было, решаю встать, но, в этот момент в дверь робко стучат. А затем в небольшую щель между косяком и створкой просовывается милое румяное личико настолько молоденькой девушки, что я всерьез задумываюсь, позволительно ли труд таких детей эксплуатировать.

– Доброе утро, фройляйн, – робко пищит она и, уже полностью переступив порог, делает умелый книксен. При этом ее каштановые кудри, выбившиеся из-под чепца, задорно подпрыгивают, как маленькие пружинки. – Меня зовут Бруна. Фрау Лизхен приболела, и я буду ее заменять.

Окидываю изумленным взглядом этого ребенка, невольно прикидывая, сможет ли такой вот неожиданный поворот в моем довольно-таки рутинном графике существенно повлиять на  план побега.

– Здравствуй, Бруна, – по привычке приветливо улыбаюсь. Скромная служанка, сверкнув покрасневшими круглыми щечками, дарит в ответ такую же улыбку, только в разы искреннее. И я замечаю, что два передних зуба у нее чуть крупнее остальных, что, впрочем, совершенно не портит девушку, лишь придает ее внешности некоторую изюминку.

– Вам подать завтрак в постель? – интересуется она, спеша приступить к своим обязанностям.

– Нет, спасибо, – откидываю одеяло и, наконец, выбираюсь из постели. – Мне удобнее в гостиной. Когда ешь в кровати, отчего-то появляется ощущение, что болеешь, – сморщив нос, пытаюсь объяснить свои предпочтения.

Бруна хихикает, прикрывая пальцами рот. Я тоже не скрываю улыбку. И на этот раз она действительно от всего сердца. Девчушка, пожалуй, мне нравится гораздо больше, чем Лизхен, как жаль, что она только временно.  Может, стоит попросить у Рейнхарда оставить ее на постоянной основе?

Я уже прикидываю, как мне подойти к герру канцлеру с этой просьбой, когда до меня внезапно доходит один маленький, просто миниатюрный нюанс. Этой ночью я собираюсь  бежать, и уже совершенно не имеет значения, кто будет моей служанкой.

За целый день мне так и не удается найти что-то мало-мальски негативное в поведении или отношении ко мне милой Бруны. Она настолько честна, исполнительна и желающая мне угодить, что это иногда даже заводит в тупик. Ну не привыкла я, что ко мне относятся с таким почтением и почитанием.

К вечеру с трудом удается сохранить безмятежное и спокойное настроение, хоть внутри все переворачивается от страха. К счастью сегодня ко мне ни Николь, ни Дитрих не наведывались, и мне не пришлось притворяться хотя бы перед ними. Моей компанией целый день были вечно чем-то занятая служанка, молчаливые стражники, стоящие, к тому же, по ту сторону двери, ну, и  книги, естественно. Да только настроения в них заглядывать не было никакого. Перед глазами все равно были не страницы очередного романа, а мысли о побеге, переживания и метания.

К вечеру я уже настолько себя извожу, что ко всему прочему присоединяется ноющая головная боль. Этот же предлог и использую, чтобы пораньше лечь спать. Бруна слишком близко к сердцу принимает мое недомогание, какое-то время суетится, не зная чем мне помочь, порывается вызвать лекаря, принести чай или еще чем-то подсобить. Но я мягко, чтобы не обидеть сердобольную девушку, прошу оставить меня и погасить в комнате светильники. Бруна молча выполняет мою просьбу, желает мне скорейшего выздоровления и исчезает за дверью.

Если бы на ее месте была Лизхен, уверена, она и слушать бы меня не стала, а помчалась за Дитрихом. Но Бруна, наивное и милое дитя, и ей даже в голову не придет меня ослушаться.

Я и в самом  деле решаю попытаться уснуть. Мне перед побегом отдых явно не помешает, а проспать я совершенно не боюсь. Еще с детства я заметила у себя очень полезное умение, стоит мне перед тем, как нырнуть в объятия Морфея загадать время, в которое я хочу проснуться, и я безошибочно минута в минуту открываю глаза в отмеченный час, как бы крепко при этом не спала.

Но сон не идет, а воспоминания о словах Рейнхада крутятся, как скрипучая детская карусель на площадке. И так же нервируют. Горечь сменяется обидой и злостью. Я и сама не знаю, почему так реагирую на его слова обо мне. Может мне просто хочется, чтоб он испытывал ко мне хоть какие-то теплые и нежные чувства, а не просто терпел под боком, ибо другого варианта нет... Но после такого мне и смотреть на него неприятно. И гадко. И обидно. А хочется до зубовного скрежета, все равно хочется его хотя бы в последний раз увидеть. Неужели не придет в эту ночь, посчитав, что мои прогулки закончились?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Увлеченная своими размышлениями, незаметно для себя засыпаю. А когда открываю глаза, сначала не понимаю, отчего так душно и тяжело. Мое одеяло кажется просто неподьемным. Немного ворочаюсь, чтобы освободится от его тяжести, и ошеломленно понимаю, что причиной этого безобразия является никто иной, как герр канцлер собственной персоной. Мужчина преспокойно сопит мне в ухо, по-свойски закинув на меня не только свою тяжеленную мускулистую руку, но еще и ногу, при этом надежно припечатав ею мои бедра к постели.