На этот раз я смогла разглядеть не позировавшую студентам натурщицу, а работы двух девушек, сидящих спиной к двери. Студентки писали маслом — в руках у них были палитры, а на мольбертах находились холсты с начатыми портретами. Работа, насколько можно было судить по этюдам студенток, пока была в самом разгаре. Девушка, находившаяся дальше от двери, только приступила к прорисовыванию кожи лица, зато та, что сидела поближе, сделала и фон, и практически все лицо целиком. С холста на меня смотрело лицо молодой женщины вполоборота, с бледной, почти прозрачной кожей и выразительными темными глазами. Волосы женщины были черными, за счет чего лицо выглядело едва ли не мертвенно-бледным, однако не болезненным. Напротив, взгляд незнакомки на портрете излучал энергию, словно ей хотелось немедленно вскочить и побежать куда-то.

Художнице удалось не просто прорисовать черты лица модели, но и отразить ее характер, благодаря чему портрет казался живым, несмотря на свою незаконченность. Сейчас хозяйка холста работала над губами — я видела, как она тоненькой кисточкой старательно вырисовывала очертания верхней губы и сглаживала чересчур резкую линию середины рта. Мне не было видно преподавателя группы, однако я сделала вывод, что учитель находился в аудитории, так как слышались его комментарии относительно чьей-то работы.

Наверняка пишут портрет Леночки Стрелковой, подумала я про себя. Что ж, судя по работе студентки, холст которой я рассматривала, дама сердца Огородникова и впрямь чем-то напоминала испанку, хотя бы цветом волос и глаз. Похоже, Леночка и впрямь эффектная дама… Вот только я ошиблась, приехав в училище так рано, — придется теперь ждать окончания второй пары, чтобы побеседовать с девушкой. Что поделать, раз ждать, так ждать. По крайней мере, можно придумать повод для разговора с Леной — я так и не решила, кем представлюсь и как именно буду расспрашивать ее об украденной картине и найденной мною запонке.

Около окна находился «зеленый уголок» с цветами, а вокруг него стояли длинные скамейки. Цветов было много, все они были на удивление ухоженные. Я села возле окна на пустую скамейку, и пышная зелень практически полностью скрыла меня от посторонних глаз. Раздумывая над предстоящей беседой, я тоскливо смотрела на пустой коридор.

Когда сидеть мне уже надоело, внезапно из аудитории живописи тихо вышли две девушки, в одной из которых я узнала художницу, чью работу я видела. Другая студентка была мне незнакома. Первая держала в руках закрытый термос, а другая — кружку. Девушки направлялись ко мне.

Я понадеялась, что меня они не заметят, и затаила дыхание. Девушки уселись на лавочку прямо напротив меня, действительно не заметив мою персону. Разговаривали студентки тихо, однако мне было слышно каждое слово.

— Может, пойдем в столовую? — предложила одна из них, та, у которой была в руках пустая кружка. Одета девушка была в синие джинсы и светло-зеленую толстовку, белокурые длинные волосы ее были забраны в высокий конский хвост. Та, что писала на портрете Леночки губы, отличалась слишком выраженной худобой, и создавалось ощущение, что одежда не соответствует ее размеру и болтается на ней, как на вешалке. Волосы у нее были темные и короткие, они неряшливо торчали в разные стороны, точно их обладательница и не подозревала о существовании такой замечательной вещи, как расческа.

— Не хочется, — пожала плечами худая. — Давай тут посидим, Мишаня не заметит.

— Достал уже, — хмыкнула блондинка. — Псих ненормальный… Только и знает, что орет… «Работайте, опять вы едите!» Сам-то какого лешего посреди пар уходит? Поди, в столовую или к себе в аудиторию, чаек с Серегиным пьет.

— Не обращай внимания, — посоветовала худосочная. — Просто надо его игнорировать и делать что хочется. Поорет и перестанет, на худой конец валерьянки ему в чай подсыплем.

Блондинка прыснула, ее подружка тоже тихо засмеялась. Видимо, девушки живо себе представили, как подсыпают успокоительное в чай преподавателю.

— Будешь макароны? — предложила худая свой компаньонке. — У меня сегодня много, могу поделиться.

— Тебе еще не надоело одними макаронами питаться? — удивилась белокурая. — Ты кроме них хоть что-нибудь ешь? Вообще, существует картошка, рис, гречка… По-моему, уже вторую неделю ты эти несчастные макароны таскаешь…

— Не нравится — не ешь, — заявила худая. — Между прочим, гречка сейчас дорогая, с картошкой возиться долго, а рис продают ужасный. Макароны — самая удобная вещь, сварил — и готово. Дешево и сердито.

— Ну-ну, — хмыкнула вторая. — Ты бы в них хоть сахару добавила, мясо, я смотрю, ты не ешь.

— Да-да, в вегетарианки заделалась, — язвительно хмыкнула та. — Выбирать приходится — или неаполитанскую телесную с грунтом покупать, или мясо. Пока что я остановилась на первом варианте.

— Ладно, давай свои макароны, — вздохнула блондинка, подставляя свою кружку. — Я проспала утром, не успела позавтракать, а сейчас в желудке пусто… Надеюсь, Мишаня сейчас не выбежит и не начнет возмущаться. Мол, «работать надо, вы что, сюда есть пришли?» А я, вообще-то, не робот, мне на голодный желудок живопись не лезет.

Некоторое время подружки сидели молча, я слышала только звуки, с которыми ложки ударялись о стенки посуды. Однако после завтрака возвращаться в аудиторию девушки не спешили — отставив в сторону термос и кружку, они продолжили беседу.

— Надоело мне ее уже писать, — вздохнула блондинка. — Не получается ничего… Не похожа.

— Да ладно тебе, это ж первый наш опыт! — утешила ее худая. — Мне вот больше нравится рисовать портреты пожилых людей — у них такие морщинки классные, их выписывать — одно удовольствие! А молодых — скучно. Лица гладкие, кожа без оттенков почти, не за что зацепиться… Может, повезет, и следующей моделью какую-нибудь бабульку посадят.

— Да не в том дело, — возразила белокурая студентка. — Мне-то без разницы, чей портрет делать. Но Ленку эту писать не хочу. Вот кого угодно буду делать, только не ее!

— Да ладно, почему? — удивилась худышка. — Нормальное у нее лицо, на контрастах можно выехать. Кожа ведь бледная, а если на лоб несколько прядей темных добавить, как живая получится. И в глазах не по одному, а по два блика посадить, тоже выигрышно будет смотреться.

— Я не о том говорю, — сказала девушка. — Как бы тебе объяснить… Не то чтобы лицо мне ее не нравится, наоборот, лицо красивое, даже завидно. Я просто знаю о Ленке чуть больше, чем остальные. Ты Ваську Ефимцева с третьего курса знаешь?

— Нет, — слегка удивленно возразила худосочная. — А кто это?

— Да приятель мой, с отделения дизайна, — пояснила блондинка. — У них Ленка на фигуре стояла. Так он мне про нее такое рассказывал — с ума сойдешь! И после этого всего мне совершенно не хочется ее писать, вообще душа не лежит!

— Заинтриговала! — ответила девушка. — А что она такого натворила? Интересно же!

— Если я тебе расскажу, ты портрет не допишешь! — заявила белокурая. — Сначала работу доделай, а потом про Ленку узнаешь. Так-то у тебя из всей нашей группы лучший этюд головы будет.