Вышла из камеры, послушно замерла лицом к стене, пока конвойный запирал камеру. Пошла по коридору. В комнату для допросов, поняла она, когда ее снова заставили встать лицом к стене.

Неужели тонкогубому оперативнику не спится? Или выяснил что-то? А может, просто решил покуражиться? Вдруг он сегодня дежурит и от нечего делать…

— Сергей Иванович! — Она не могла поверить глазам. — Вы?

И расплакалась прямо в допросной.

— Чего ты, Бессонова, чего, — забубнил Кошкин. Нехотя поднялся со стула, подошел, тронул за плечо: — Хватит сырость разводить, слышишь?

— Сергей Иванович, я не виновата, — прошептала она, размазывая слезы по лицу. — Это не я! Я не знаю, кто это! Я ничего не сделала. Вы мне верите?

Ему понадобилось полторы минуты, чтобы обдумать ответ. Выдавил: «Да». Отвел к столу, заставил сесть, сам уселся напротив.

— А теперь давай по порядку. Только все по-честному, Маша. — Он сцепил пальцы в замок. — Если есть какие-то соображения, о них я тоже хотел бы знать. Идет?

— Так точно, товарищ майор.

Вытерла мокрое от слез лицо тыльной стороной ладони и начала рассказывать. Как бежала от подъезда до машины, вымокла до нитки, переоделась прямо там.

— У меня всегда в машине запасная одежда и обувь. Такая привычка.

Не утаила, как пару раз получала замечания после того, как являлась на серьезное мероприятие в кроссовках. Слушать никто не пожелал, что не было времени переодеться.

— Вот и появилась привычка возить с собой мини-гардероб. Туфли на каблуках, без каблуков, юбка, такая, что не мнется, блузка какая-нибудь.

— И как давно у тебя такая привычка? — прищурился Кошкин.

— Да почти сразу, как работать начала.

— Кто знал об этой твоей привычке?

— Все в отделе, — удивилась Маша. — Вы думаете?.. Кто-то из моих бывших коллег? Да нет же, там все адекватные люди.

— Я, лейтенант, ничего не думаю. Пока. — Он подчеркнул последнее слово. — Пока я только задаю вопросы. Но очевидно, что об этой твоей привычке было известно тому, кто взял кроссовки. Стало быть, он наблюдал за тобой. Давно наблюдал, лейтенант. Нет никаких соображений на этот счет?

— Были одно-два дела, и угрозы после них были. Но не думаю, что это оно.

— А ты не думай, называй. Думать теперь я буду.

Пока записывал имена с адресами, успел прикинуть, что, если это кто-то мстит ей за прошлое, поймать злодея вряд ли удастся: уж больно изворотлив. Машину вскрыл на стоянке перед управлением так, что никто не заметил. Как такое возможно, там же народу всегда полно?

— Так я в дальний угол ее ставлю, товарищ майор. — Маша опустила глаза. — И если сигнализация не орала, значит, сигнал был заранее отсканирован.

Еще хуже. Кошкин сделал новую пометку в блокноте. Это уже уровень серьезный, не хулиган с улицы. Н-да.

— Маш, вот ты говоришь, обувь у тебя в машине. А если из дома пришлось бы выходить в туфлях на каблуках, в машину бы за ними побежала?

— Зачем? — Она слабо улыбнулась. — У меня много обуви, товарищ майор. Мама с детства приучила уделять этому внимание. К каждым туфлям — сумка, к каждой сумке — серьги. После ее смерти я мало что покупаю. Но и того, что есть, достаточно.

Этого Кошкин понять не мог. Нет, понимать понимал, но в свою жизнь вписать такое не мог. Когда они с женой сошлись, у нее была пара лодочек на парадный выход и туфли попроще для работы. А сумки? Да не помнит он ни одну из ее сумок. Одна, кажется, и была на все случаи жизни. И родителей состоятельных не было ни у него, ни у нее. Обычные люди, трудяги.

Наверное, ей очень хотелось менять блузочки, юбочки, туфельки, пока была молодой и здоровой. А теперь вот и нарядов полно, а сил их носить нет. Ей сейчас в иной день пару кварталов пройти тяжело. Тут уж не до шпилек.

— Маша, кем были твои родители? — зачем-то спросил Кошкин.

Знал ведь, что она давно сирота. Какая теперь разница, кто родители?

Обычный вопрос, вроде и не по делу, но она отреагировала как-то неправильно. Сжалась вся, обхватила себя руками. Взгляд поплыл. Понять это можно было так, что ей хочется что-то сказать, но она не может решиться.

Кошкин насторожился.

— Маша, я что-то не то спросил? Это не пустое любопытство, понимаешь? Вдруг ноги откуда-то оттуда, а?

— Нет, вряд ли, — ответила она наконец. — Родители были обычными людьми. Так мне казалось.

Кошкин посмотрел на часы. Он просил на разговор минут двадцать. Прошло пятнадцать, скоро ее уведут, а он так ничего и не узнал. Нет даже отправной точки, чтобы он мог начать действовать.

— Пока мы жили вместе, я считала, что они самые обычные. Не бедные, конечно, мы никогда не нуждались. У папы был какой-то бизнес. Я не вникала, у нас было не принято.

— Что именно?

— Задавать вопросы родителям. Например, откуда у них деньги. — Глянула на него исподлобья. — Этот вопрос я задала себе уже после их смерти, товарищ майор.

— Дальше.

— Денег оказалось очень много, — вздохнула она, как будто жаловалась. — Деньги на счетах. Бизнес. Недвижимость. Честно? Я не подозревала, что у отца все это есть.

Ого. Уж не кинули ли кого-то на деньги любезные мама с папой?

— Вы не подумайте ничего такого, товарищ майор. Никакого криминала, все честно. — По лицу, видно, поняла, о чем он подумал. — Я видела компаньонов отца, когда продавала им бизнес. И с друзьями его встречалась.

— И что друзья? Недовольных не было?

— Да нет, все чинно-благородно. Ни у кого никаких претензий. Никому отец не был должен. Недовольных не было, товарищ майор, это точно. — Она покусала губы, вспоминая события шестилетней давности. — Не скажу, что они окружили меня заботой, когда родители ушли. Чего не было, того не было. Растворились все как-то быстро. Но я и сама не искала с ними встреч. И мама, умирая, сказала, что не надо.

— Что не надо? — поднял брови Кошкин.

— Общаться с ними не надо. Мама сказала, что это не мои люди. — Маша вздохнула, потерла ладонями щеки.

— И ты не поинтересовалась, что это значит?

— Нет. Мне было неинтересно. И люди эти были неинтересны, я и не видела их никогда. Со мной родители к ним не ходили, у нас они не бывали — или бывали, когда меня не было. Говорю же, у нас не принято было интересоваться делами друг друга.

Может, это какая-то бандитская среда, от которой родители ее ограждали? Но как тогда ей удалось поступить в Высшую школу МВД? Там же всю родословную сканируют.

— А как родители отнеслись к тому, что ты пошла служить в полицию?

— Никак не отнеслись, их к этому времени уже не было. Товарищ майор, — Маша наклонилась к нему, — это не оттуда. Это что-то другое. В прошлом моих родителей нет ничего, что могло бы сделать меня несчастной. Они об этом позаботились, поверьте.