Вдруг я почувствовал довольно ощутимый удар в бок. Это Марина шарахнула меня локтем. Наконец я сообразил, в чем дело, разжал руки, и Марина выскользнула из моих объятий, посмотрев на меня строго через плечо, однако в ее глазах не было ни злости, ни возмущения, скорее удивление, мол, чего это я. Я и сам не понял, чего. Провал из реальности.

– Асфиксия, – сказала Марина, показывая на бездыханный мокрый труп новорожденного. Впрочем, это было понятно и так: голова теленка бездвижно лежала на полу, шея заломлена, синий распухший язык достал до пола.

– Бывает. Сложные роды. Но вы, девочки, все равно молодцы! Тут главное – мать спасти, – сказала леди Ди, которая все это время молча наблюдала, не приближаясь к загону.

Она развернулась на каблуках и пошла к выходу. У дверей обернулась:

– За бумагами по практике ко мне перед отъездом зайдите, я все подпишу.

– Может, искусственное дыхание? – крикнула Лейла вдогонку, но заместитель Валеева даже не оглянулась.

Лейла сидела на полу, разведя колени, не в силах оторвать взгляда от еще теплого материнским теплом тельца. Зато корова уже все знала: она медленно тяжело легла на соломенную подстилку, вздохнула и отвернулась носом в угол. Кто бы мне сказал, что животные глупее нас.

Лейла вытащила изо рта теленка слизь, вставила дыхательную трубку и резко подула.

– Пошли мыться, – устало обратилась к подруге Марина, отирая со лба пот.

Но Лейла надувала щеки, растирала теленку спину, набирала воздух и снова отчаянно дула.

– Это ее первый мертворожденный, – пояснила Марина, когда мы вышли из коровника, оставив Лейлу предаваться своему бесполезному делу. – Потом привыкаешь. Хотя, конечно, не совсем…

– У тебя, значит, не первый? – поинтересовался я.

– Нет, конечно, я же деревенская, – усмехнулась Марина. – Ты не заметил, что ли?

– Я не думал как-то.

– Ну-ну, не думал, – почему-то улыбнулась она. – У нас в семье еще пятеро детей. Я – самая старшая. Утром мама с братьями-сестрами, а я иду на двор: хрякам еды дам, кур выведу, покормлю. Корова тоже есть.

Теперь мне стало ясно, откуда эта преждевременная взрослость, самостоятельность, спокойствие – все, что может быть у человека только от земли и физического труда. Странно, мы встречались почти каждый день в течение всей моей практики, гуляли и выпивали, но только сегодня Марина вдруг рассказала о себе. Как я раньше умудрился не спрашивать? Воспользовавшись ее неожиданной откровенностью, я поинтересовался, почему они собрались уезжать в разгаре практики.

Марина остановилась и посмотрела на меня так, как будто хотела мысленно транслировать мне все, о чем думала, одним усилием взгляда. Она накинула пуховик прямо на голое мокрое тело, и ее заметно трясло от холода.

– В соседний колхоз просто переходим.

– Зачем?

– Надо.

– А зачем роды принимали?

– Как зачем? Роды начались – надо принимать. Корова тебя не спрашивает, куда ты там собрался или не собрался.

Марина посмотрела на меня, как на недоумка, царапнула своими не в меру серьезными глазами.

– Что-то вы чудите, по-моему, девчонки, – пожал плечами я. – И почему вам Диана практику ставит, а не Валеев? Он здесь вообще?

– Валеев-то?.. Зздесь.

– Тогда его подпись нужна, а не заместителя.

– И так сойдет, – сердито бросила Марина и отвернулась.

Лейла догнала нас на полпути к дому Людмилы. Она вцепилась в руку подруги и тревожно сопела ей в плечо. Градус таинственности резко возрос: они общались своею излюбленной азбукой подмигиваний и исключительно усеченными конструкциями.

– Плохой знак, – сказала Лейла.

– Не придумывай, – одернула Марина.

Дальше расспрашивать я не стал, в конце концов, это их дела, пожелал удачи и отправился на поиски главврача. Раз его не было ни в блоке, ни в коровнике, я решил попытать счастья у него дома.

Когда я отошел метров на двадцать, Марина вдруг окликнула меня:

– Берсеньев, приходи в коровник через час, послед должен отойти. Помоги убрать, пожалуйста!

Валеев открыл дверь и сразу прошел обратно к столу, по-свойски махнув мне рукой, приглашая входить и располагаться. На его столе были разложены какие-то инструкции, в которых врач копался с увлечением юного натуралиста. Я огляделся. Как метко заметил еще Гоголь, дом в мельчайших чертах напоминает своего хозяина. Перефразируя известного писателя, все вещи здесь кричали: «я Валеев», «и я Валеев», «а я уж тем более Валеев!». В шкафах плотными рядами стояли книги по ветеринарии, медицинские справочники, каталоги новейшего ветеринарного и сельскохозяйственного оборудования, а также множество художественной литературы. Оказывается, Валеев любил читать. Так вот откуда это подспудное знание правильных литературных форм. Даже удивительно в наше время, да еще и в деревне. Несмотря на то что наш главврач несколько лет жил один, в доме все стояло на своих местах, было немного пыльно, пахло какими-то химикатами, но в целом жилище Тимура Тимуровича производило впечатление добротного простого и даже уютного.

– Документация на новый рентген-аппарат! – радостно заявил врач, оставив наконец свою заботу и посмотрев на меня. Моей просьбе Валеев удивился несказанно.

– Всю подшивку местной озерной прессы? – недоумевал он.

– Лучше не спрашивайте, Тимур Тимурович. Это метод такой, называется корпусная лингвистика, – разливался я, благо в этой части даже не приходилось врать. – Нужен большой контекст, и лучше дать Виктории то, что она просит. Это позволит ей работать точнее.

Я придумал это, чтобы затянуть время. Во-первых, приближались суды по профсоюзу, которые должны были немного отрезвить Викторию. Во-вторых, я собирался договориться с ней и написать экспертизу самостоятельно с ее последующей проверкой и подписью. Она и раньше отдавала мне несложные дела для тренировки. Теперь же у меня был не столько научный, сколько шкурный интерес: от Валеева зависела моя аттестация.

– Конечно, конечно, специалисту виднее, – пробормотал Валеев, но все-таки уточнил: – Вот прямо все-все номера за год?

– Все, – заверил я.

– Где ж ее взять – целую подшивку?.. – озадачился врач.

Сложно было поверить, что человек, умудрявшийся в наше непростое время находить субсидии на дорогостоящее ветеринарное оборудование, не сможет отыскать паршивую подшивку местной газетенки, поэтому я просто молча ждал – и оказался прав. Уже через полчаса завклубом и по совместительству библиотекарь отвалила мне несколько килограмм макулатуры, эффектно перевязанных красной атласной лентой, хранившейся, наверное, еще с тех времен, когда в клубе вручали грамоты за ударный труд.

– Вот и отлично, – сказал я, собираясь откланяться, но Валеев задержал меня.