Очень похоже, Матчек понял подтекст невинного вопроса –побагровел, налился кровью и рявкнул:

– Вы мне здесь не умничайте! Не усугубляйте свое и безтого печальное положение!

– И отчего же оно печальное?

– Жандармский патруль, между прочим, застал именно васс оружием в руках. – Матчек торжествующе хлопнул ладонью по лежащим передним бумагам: – Вот вам надлежаще оформленный рапорт вахмистра Куглера, номертридцать два шестьдесят семь: по прибытии на место преступления… человек соружием в руках… каковое было у него отобрано жандармом Жебровским, входившим всостав патруля…

– Но позвольте! – воскликнул Сабинин. – Ведьстрелявшая тут же была задержана, есть свидетели…

– И что же, это вам мешает оказаться сообщником? –зловеще прищурился Матчек. – Ничуть не мешает.

– Глупости какие…

– Извольте следить за словами!

– Позвольте вам заметить, что я – иностранныйподданный, – сказал Сабинин.

– Это вас не освобождает от обязанности относиться сдолжным уважением к чинам императорской полиции, – отрезал Матчек. –И положения вашего не облегчает ничуть. Я все более склоняюсь к мысли, что васследует отправить к судебному следователю согласно законам. Пусть он вашейперсоной и занимается. Сначала посидите на нарах…

– Послушайте, – сказал Сабинин. – Объяснитехотя бы, чего вы от меня добиваетесь. Разговор у нас получается какой-тобеспредметный, я попросту не понимаю, что вы от меня хотите.

– Отправить вас туда, где таким субъектам самоеместо! – рыкнул Матчек. – Обосновались тут… революционеры!

Дверь открылась, и вошел второй – в таком же вицмундире, ногораздо моложе на вид, практически ровесник Сабинина. И уж, безусловно,лишенный зверообразности в облике, похожий то ли на бравого гусара, то ли назавсегдатая светских раутов.

– Что это у вас здесь творится, господа? – спросилон вполне дружелюбно. – В коридоре слышно, как тут кричат…

Матчек волшебным образом переменился, пытаясь выглядетьмирно и где-то даже подобострастно. Судя по его поведению, вошедший, хотя имоложе годами, был несомненно старше чином. Сабинин несколько воспрянул духом:у вновь пришедшего на лице читался несомненный ум, которого Матчеку откровенноне хватало…

– Видите ли, господин советник… – промямлил Матчекв замешательстве. – Этот несомненный анархист…

– Ну что же вы вот так сразу, дражайший Матчек? –поднял брови вошедший. – Вполне приличный господин, вряд ли заслуживаетнекорректного обращения… Насколько я понимаю, вы и есть господин Трайков,оказавшийся свидетелем недавней… трагедии?

– Совершенно верно, – сказал Сабинин. – Свидетель…

– Я как раз просматривал бумаги… – сказал молодойполицейский чин. – Не будете возражать, если приглашу вас для беседы?

– Никоим образом, – сказал Сабинин и, не теряявремени, встал.

– Я как раз собирался отправить этого… господина ксудебному следователю, – сообщил Матчек, насупясь.

– На каком же основании? – пожал плечамимолодой. – Положительно, вы перегибаете палку… Что подумает, какого мнениябудет об австрийской полиции благонамеренный иностранец? Пойдемте, господинТрайков.

Уже в коридоре Сабинин обернулся, бросил назад быстрыйвзгляд: вот удивительно, Матчек вовсе не выглядел удрученным или обиженным, ондовольно ухмылялся, глядя вслед, и, неожиданно встретившись глазами сСабининым, даже растерялся на миг…

«Ах, вот оно что… – подумал Сабинин. – Полицейскиештучки. Грубый бурбон пугает, грозит незамедлительно отправить на нары, а потомприходит обходительный, вполне светский чиновник, коему по контрасту так итянет излить душу. Ну, эти приемчики мы тоже знаем…»

Вслед за молодым он вошел в такой же небольшой, казенноговида кабинетик, где государь император Франц-Иосиф взирал со стены не менеегрозно, чем в только что покинутом помещении.

– Садитесь, – сказал полицейский, придвигая емупепельницу. – Вы ведь курите? Меня зовут Генрих Мюллер, чин – полицейскийкомиссар. Именно на мою долю выпало расследовать данное печальное происшествие…Хочу сразу заявить, что вас никто ни в чем не обвиняет, в вашу пользусвидетельствует слишком много людей, от посетителей и кельнеров до жандармов.Вы всего лишь отобрали оружие у этой девицы… что само по себе было довольносмелым поступком, она ведь могла и не остановиться на достигнутом, стрелятьдалее… Вы уж не обижайтесь на старину Матчека, с ним случаются приливы этакогослужебного рвения. Эти чехи, в положении Матчека приходится быть святее ПапыРимского… Он вам и в самом деле угрожал арестом?

– Представьте себе, – сердито сказал Сабинин.

– Бедный Матчек, воображение у него убогое, аперспективностью мышления не отличался отроду… – Мюллер с тонкой улыбкойсмотрел на собеседника. – Мы-то с вами прекрасно знаем, господин Трайков,какие последствия имел бы ваш арест… У нас есть парламент, в парламенте сильнысоциал-демократы, в подобных случаях, когда полиция хватает их иностранныхколлег, они тут же поднимают шум до небес, как не раз уже бывало. Запрос впарламенте, неудовольствие министров, вопли прессы… и крайней всегдаоказывается тупая, звероподобная полиция, приравнивающая героических борцов засвободу Отечества к уголовным преступникам… Имеем печальный опыт. Так чтоможете вольно и невозбранно пользоваться гостеприимством Австрийской империи…

Пожалуй, он откровенно насмехался, но тонко, завуалированно,сохраняя видимость светских приличий. Сабинин почувствовал себя немногонеловко, словно в этой ситуации для него было нечто унизительное.

– Значит, вы болгарин… – задумчиво протянулМюллер. – Вы знаете, впервые встречаю болгарина. До сих пор как-то недоводилось… говорят, у вас очень своеобразный язык… я никоим образом не смеювам приказывать, но, быть может, вы скажете мне несколько фраз по-болгарски?Мне просто любопытно послушать, сам я – венец чистейшей воды, здесьнедавно, никогда не имел случая сталкиваться со славянскими языками… Сделайтетакое одолжение.

Он смотрел наивно, с детским любопытством, как будтосуществуют на свете наивные полицейские комиссары… Какое-то время Сабининпребывал в растерянности. Изложить ему, что ли, первоначальную легенду о маленькомболгарском мальчике, в самом нежном возрасте увезенном родителями на чужбину ипотому языка не знающим вовсе? А не повлечет ли это за собой более детальныерасспросы? Тогда придется импровизировать на ходу, и кто знает, каковы будутпоследствия… Да ну его к черту, придется рискнуть…

С дружелюбной улыбкой Сабинин продекламировал на чистейшемрусском:

– Ходит птичка весело по тропинке бедствий, не предвидяот сего никаких последствий…

– Что ж, довольно музыкальный язык, – сказалкомиссар Мюллер, внимательно его слушавший. – Что-то это мненапоминает… – И внезапно, легонько помахивая сигаретой словно дирижерскойпалочкой, нараспев сказал по-русски, довольно чисто и грамотно: – Трубятголубые гусары и в город въезжают толпой, а завтра мою дорогую гусар уведетголубой…