Конечно, и таким многие поддаются – но далеко не все,господа, далеко не все…

Есть другая разновидность, гораздо опаснее. И Наденькакак раз из них…

Она не играет, не кокетничает в стиле femme fatale, онамила, проста и естественна, как река или радуга… но в этом и кроется игра.Игра, завораживающая этой насмешливой естественностью, словно бы дажехолодностью. В какой-то внешне неуловимый миг ты вдруг осознаешь, что, оказывается,сходишь с ума по этой красавице, обходящейся с тобой чуть ли не как с братом,начинаешь ее желать, страдать, томиться… и не понимаешь уже, что оказался накрючке, заглотнул его так глубоко, что при малейшем движении стальное остриевспорет живое мясо… И все, ты погиб. Наверное, именно так в свое время иобстояло с Кудеяром, а ведь не мальчишка-гимназист, эксы ставил, немалозагубленных душ на счету, но вот поди ж ты, он о ней до сих пор спокойноговорить не может, что-то промелькивает в глазах, та самая неизбывная тоска.Самому бы не пропасть… Бог ты мой, до чего она все же очаровательна!

Остается изо всех сил цепляться за рассудочный, холоднопоставленный вопрос: ну а зачем ей, собственно, товарищ Николай? Доподлинноизвестно, конечно, что дела у господ эсеров обстоят не лучшим образом, и всеже, все же?

Расплатившись с извозчиком, он спрыгнул на тротуар и, вертявульгарной тросточкой – а куда же ее прикажете девать, не выбрасывать же было вмусорную урну на глазах прохожих? – направился к столикам под бело-желтоймаркизой, заведению оборотистого пана Ксаверия. Ром там и в самом деле былнеплох, да вдобавок Кудеяр, ручаться можно, ждет отчета о встрече…

Из дюжины столиков оказались занятыми всего четыре – ага,вот и Кудеяр за крайним, не заметил пока, вот и Петрусь с малороссом Федоромкофе с ромом пробавляются, куда наверняка напузырили больше рома, чемкофе, – эти молодцы, подобно своим вождям, в аскеты не спешатзаписываться. Вот и Катенька шествует с неизменным тяжелым ридикюльчиком… а ведьпридется и с ней как-то решать, поскольку… Боже!

Он слишком поздно понял, что матово отблескивающий предмет вруке девушки – английский револьвер «Бульдог» убойного калибра.

Время, казалось, остановилось, а они все оказались в немзамурованными, словно насекомые в допотопном янтаре.

Катенькина рука с револьвером поднималась невыносимомедленно, наводя дуло «Бульдога» прямо в грудь бородатому пожилому господину застоликом, а тот, обездвиженный тем же невыносимо замедлившимся временем, ужасномедленно разевал рот, глаза его явственно круглели, вылезая из орбит, ипослышался то ли стон, то ли оханье, а потом все звуки заглушили хлесткие ичастые хлопки «Бульдога»…

Потом время опять рванулось дикой пришпоренной лошадью, ибородатый, по виду типичнейший австрийский бюргер, рантье, неуловимо кого-тоСабинину напоминавший, прижал обе руки к груди, где по белоснежной манишкерасплывались жуткие темные пятна, стал валиться влево, выпадая из легкогоплетеного креслица, истерически завизжала и тут же смолкла сидевшая с ним дама,еще кто-то вскрикнул, заметался. Но страшнее всего было Катенькино лицо,спокойное, торжествующее, можно даже выразиться, веселое…

Сабинин прыгнул, не раздумывая, выпустив дурацкую трость,отчаянно задребезжавшую на брусчатке, поймал тонехонькое Катенькино запястье,стал выкручивать из пальцев воняющий тухлой пороховой гарью револьвер. Совсемрядом увидел белое лицо Кудеяра – тот не помогал и не мешал, просто стоялсоляным столбом…

Девичьи пальчики неожиданно легко разжались, и тяжелый«Бульдог» остался у него в руке. Сабинин так и держал его – за барабан, стволомк себе, совершенно не представляя, что же делать дальше. А девушка, стоясовершенно спокойно, вдруг закричала ему прямо в лицо:

– Ну что вы мешаетесь? Посмотрите на сатрапа! Неужелине нравится? Это же Дурново собственной персоной! Получил свое, сатрап,получил, получил!

В ее звонком, решительном голосе была такая убежденность,что Сабинин невольно оглянулся через плечо. В полном расстройстве чувств, глядяна лежавшего навзничь австрияка, – тот уже не шевелился, таращась в никудастекленеющими глазами, – некоей трезвой частичкой сознания отметил, чтотот и впрямь смахивает на бывшего министра внутренних дел Российской империиПетра Николаевича Дурново, – вот на кого показался похожим, точно! –хотя откуда здесь взяться Дурново? Не далее как сегодня утром газеты упоминали,что Дурново по-прежнему отдыхает в Ницце.

Вокруг оказались словно бы восковые фигуры из паноптикума.Никто не шевелился, кроме продолжавшей что-то выкрикивать Кати. Возможно,попросту не понимали, что теперь следует делать. Сабинин тоже себе этого непредставлял.

Несколькими секундами позже в происходящее властно инепреклонно вмешался полицейский порядок, одинаковый под любыми географическимиширотами: неподалеку сразу с трех сторон послышались трели свистков, затопалипо брусчатке тяжелые сапоги, кто-то рявкнул отрывистую команду, кто-то потянулиз руки Сабинина револьвер, и тот с превеликой охотой разжал пальцы. ТолькоКатя, ничуть не обеспокоенная внезапно возникшей суетой вокруг, что-то кричала– про казнь сатрапов, про их историческую обреченность…

…Если обращаться к поэтическим метафорам, полицейскийчиновник Матчек чрезвычайно напоминал древнеримского льва, привыкшего питатьсяхристианами. А ежели вернуться к будничной прозе жизни, то этот лысоватыйсубъект годочков пятидесяти выглядел совершеннейшей скотиной, каковой навернякаи являлся.

– Я в четвертый раз повторяю, – сказал Сабинин стяжким вздохом. – Никакого отношения к этому… прискорбному событию я неимел, просто случайно оказался рядом.

– Это у вас привычка такая – оказываться рядом сместами, где совершаются убийства?

– Помилуйте! – сказал Сабинин, изо всех силпытаясь сохранять хладнокровие. – Странные вы какие-то вещи говорите.Можно подумать, были какие-то другие убийства, где я тоже оказывалсясвидетелем? Не соблаговолите ли назвать таковые?

Король и император, висевший над головой чиновника, сурововзирал на него, словно бы удрученный запирательствами. «Любопытно, –подумал Сабинин. – А ведь здешний портрет императора, в отличие от тех,что доводилось видеть в более мирных учреждениях и присутственных местах, и всамом деле похож скорее на изображение сурового пристава, решающего судьбумелкого воришки. Ишь, как вызверился… Не специально ли было задумано?»

– Я вам не обязан ничего называть!

– Мы с вами беседуем уже добрую четверть часа, –сказал Сабинин. – И я никак не могу доискаться до смысла беседы… Я его,откровенно говоря, и не вижу пока…

– А это и не ваше дело – видеть смысл! – рявкнулМатчек. – Не ваше дело, ясно? Чтобы видеть смысл, здесь как раз и сидиммы. В нашей империи именно так и заведено!

– В вашей? – переспросил Сабинин с видом крайнегопростодушия.

У него не было никаких сомнений, что «Матчек» – попроступерекроенная по верноподданническим причинам на немецкий лад чешская фамилия. Апервоначально, надо полагать, его собеседник писался то ли «Мачек», то ли«Машек».