Плач ребенка перешел в отвратительную икоту.

– Неблагодарный паршивец, – пробормотал себе под нос Герланд.

* * *

АНТЕЙН ВМЕСТЕ с другими стоял у края дороги и был уверен, что старейшины его заметили. Он встретился глазами с дядюшкой Герландом – страшный человек, с состраданием подумал Антейн, – а затем выскользнул из толпы и тайком, пока никто не видит, выскочил за ворота. Оказавшись под прикрытием деревьев, он побежал к поляне.

Этина осталась стоять у края дороги. В руках у нее была корзинка со снедью для горюющей семьи. Она была ангелом, сокровищем и, как ни невозможно в это поверить, женой Антейна – они поженились через месяц после того, как Этина покинула Башню. Они очень любили друг друга. Они хотели детей. Но…

Женщина на стропилах под крышей.

Детский плач.

Облако печали, туманом окутывающее весь Протекторат.

Антейн видел, как происходил этот ужас, видел и ничего не сделал, чтобы ему помешать. Он стоял и смотрел, как относят в лес все новых младенцев. «Этого не прекратить, как ни пытайся», – говорил он себе. Так все себе говорили. Так до сих пор считал и сам Антейн.

Но ведь он считал еще, что на всю жизнь останется одинок и будет жить один. Пришла любовь, и оказалось, что он ошибался. Мир стал таким ярким, каким никогда еще не был. Но если Антейн ошибся в одном, быть может, он ошибался в чем-то еще?

«Что, если мы не знаем всей правды о ведьме? Что, если не знаем всей правды о Жертве? – спрашивал себя Антейн. Эти вопросы потрясали основы всего, во что он верил. От них кружилась голова. – Что, если бы мы попытались прекратить жертвоприношения?»

Почему он никогда прежде об этом не думал? Не лучше ли сделать мир, в который придет ребенок, лучше, добрее, справедливее?

Пытался ли кто-либо когда-либо поговорить с ведьмой? Откуда все знают, что с ней невозможно договориться? В конце концов, взрослый человек должен думать своей головой.

Любовь кружила ему голову. Любовь придавала ему отваги. Любовь делала смутное ясным. Антейн хотел получить ответы.

Он торопливо обогнул древние платаны и спрятался в кустах, дожидаясь, пока старейшины уйдут.

С куста тиса, словно праздничное украшение, свисала фигурка бумажного сокола. Антейн схватил ее и прижал к сердцу.

* * *

КОГДА НАКОНЕЦ показалась поляна, Сян уже знала, что опоздала. Крики ребенка были слышны за пол-лиги.

– Тетушка Сян уже здесь, мой зайчик! – закричала она. – Не бойся!

Она не могла поверить в случившееся. Она никогда еще не опаздывала, ни разу за все эти годы. Ни разу. Бедный малыш! Сян зажмурилась и направила поток магии себе в ноги, чтобы они шли чуть быстрее. Правда, вместо потока магия текла жалкой струйкой, но все равно стало немного лучше. Сян побежала вперед, отталкиваясь палкой как пружиной.

– Хвала звездам! – выдохнула она, увидев младенца – красного, заплаканного, но целого и невредимого. – Я так за тебя боялась, я…

И тут между ней и ребенком встал какой-то человек.

– СТОЙ! – крикнул он. Лицо у него было изрезано шрамами, в руках – оружие.

Страх, удивление и тревога за ребенка, который оказался теперь за спиной у этого человека, подстегнули магию, и струйка превратилась в исполинскую волну. Волна прокатилась по костям Сян, налила силой ее мышцы, напитала ткани и кожу. Даже волосы у нее зашипели и заискрились.

– ПРОЧЬ С ДОРОГИ! – закричала Сян, и голос ее эхом отозвался среди скал. Она чувствовала, как магия рвется из центра земли, проникает сквозь стопы и бьет из макушки в небо, туда и обратно, туда и обратно, словно могучая волна, которая то покрывает собой берег, то отступает вновь. Сян бросилась вперед и вцепилась в мужчину обеими руками. Магия ударила его в солнечное сплетение, он вскрикнул и стал хватать ртом воздух. Сян отшвырнула его, словно тряпичную куклу. В один миг превратившись в огромного сокола, она нырнула вниз, к ребенку, сомкнула когти на пеленках и взмыла со своим грузом в небо.

Долго оставаться в облике сокола Сян не могла – ей просто не хватило бы магии, – но два горных кряжа она преодолеть сумеет. Потом она накормит и утешит дитя – если, конечно, не рухнет без сил. Ребенок разинул рот и заревел.

* * *

БЕЗУМИЦА В БАШНЕ видела, как ведьма обернулась соколом. Безумица равнодушно смотрела, как морщинистый нос превратился в клюв. Равнодушно смотрела, как из кожи лезут перья, удлиняются руки, укорачивается туловище под издаваемый старой ведьмой крик силы и боли.

Безумица вспомнила тяжесть детского тельца на руках. Запах детской макушки. Как весело брыкались не ступавшие еще по земле маленькие ноги. Как изумленно взлетали крошечные ладошки.

Она вспомнила балки крыши у себя за спиной.

Вспомнила стропила под ногами. Вспомнила, как ей хотелось взлететь.

– Птицы, – пробормотала она, когда ведьма взмыла в воздух. – Птицы, птицы, птицы.

В Башне не было времени. Только утраты.

«Но это не навсегда», – подумала безумица.

Она видела молодого мужчину – того самого, со шрамами на лице. Жаль, что так вышло. Она не хотела его уродовать. Но он был славным мальчиком – умным, любопытным, с добрым сердцем. Доброта была самым дорогим его достоянием. А шрамы – что ж, шрамы уберегут его от глупых девчонок. Пусть его сможет полюбить только самая лучшая женщина на свете.

Безумица смотрела, как он разглядывает бумажного сокола. Как бережно разворачивает каждую складку и расправляет бумагу на камне. На листе не было карты. Лишь несколько слов.

«Не забывай» – на одной стороне.

«Смотри же» – на другой.

И в душе у безумицы тысячи птиц – из бумаги, из перьев, из чувства и мысли, из плоти и крови, – взмыли в небо и понеслись вперед над верхушками спящего леса.

Для тех, кто любил Луну, время неслось быстро. Самой же Луне начинало казаться, что ее двенадцатый день рождения не наступит никогда. Каждый день был как тяжелый камень, который приходится катить в высокую гору до самой вершины.

И вместе с тем каждый день нес с собой новые знания. Каждый день мир одновременно становился шире и сжимался; чем больше Луна знала, тем больше огорчалась, понимая, сколь многого она еще не знает. Она легко училась, легко собирала любые механизмы, легко бегала весь день туда-сюда, а порой и легко вспыхивала. Она ухаживала за козами, ухаживала за курами, ухаживала за бабушкой, драконом и болотным кошмаром. Она могла подоить самую упрямую козу, собрать яйца, испечь хлеб, придумать новый механизм, собрать хитроумное устройство, вырастить овощи, сделать сыр и потушить мясо с кореньями так, чтобы оно услаждало разум и сердце. Она умела (но не любила) поддерживать чистоту в доме и вышивать на кромке платья птиц, чтобы было красиво.