– Что теперь? – спросил Руперт, когда они остановились, чтобы перевести дух.

– Риверсы никогда не сдаются, – изрёк дядя Генри. – Пойдём, пусть у нас нет еды и денег, но у нас ещё осталось четыре билета. Давай опробуем пару аттракционов, а твоих родителей оставим пока в покое. Потом отыщем их снова перед началом фейерверков.

– Может, нам стоит просто залезть в машину времени и отправиться домой? – предложил Руперт. Он начал уставать, да и с самого начала был против кражи отцовского бумажника. Он никогда не видел, что родителям было так весело, и ему казалось, что лучше всего не мешать им.

– Я не уйду отсюда, не попробовав «муравейник», – заявил дядя Генри.

– Ладно, – нехотя согласился Руперт. – Но здесь столько аттракционов. Какие вы хотите попробовать? Я не хочу снова оказаться вверх тормашками.

– Не волнуйся, – сказал дядя Генри. – Я пораскинул мозгами и сформулировал безупречный план.

План дяди Генри по выбору аттракционов практически ничем не отличался от его плана по выбору еды. Он подразумевал осмотр всех аттракционов и аккуратное составление списка тех, которые им больше всего хотелось посетить. На это ушло немало времени, и если забыть про грызущее чувство голода и чудесные мучительные запахи еды, Руперт провёл его неплохо. Даже просто смотреть на толпу было очень интересно. Кругом было непривычное обилие розового и голубого. Облака розовой и голубой сладкой ваты проплывали в потных руках посетителей ярмарки. Розовые и голубые плюшевые игрушки и воздушные шарики были воздеты высоко-высоко. Руперт дивился самой новизне места, где преобладали такие разные цвета. Новизна – замечательная вещь, решил он. Она и тебя словно пробуждает.

Единственным аттракционом, на котором Руперту хотелось прокатиться, была карусель. Но, похоже, дядя Генри напрочь забыл пережитый на американских горках ужас и своё обещание, что и ноги его не будет на этих погибельных машинах, и теперь хотел прокатиться на «Осьминоге», «Чашках» и жуткой штуке, напоминавшей вращающуюся клетку. В конце концов, они сошлись на карусели для Руперта и колесе обозрения для дяди Генри.

Карусель Руперту понравилась, несмотря на то, что дядя Генри, не переставая, ворчал:

– Ничего общего с настоящими лошадьми. Пустая трата денег. Их даже нельзя пустить галопом. Эта рысь у меня уже в печёнках. Подумать только, розовые и голубые пони? Глаза б мои на них не смотрели! В клубе конного поло лучше глаза себе выколют, чем такое видеть.

Дядя Генри, как и Руперт, давно не ел, но, в отличие от Руперта, он был к этому непривычен. Он не отдавал себе отчёта, откуда взялось это непонятное чувство. Он знал только, что не в духе, ну и желудок был непривычно пуст. Мамочки, которых он осыпал советами по верховой езде, одна за другой переходили на другую сторону карусели, пока Руперт и дядя Генри не оказались в одиночестве.

Руперт вздохнул. Он опасался, как бы из-за дяди Генри его не сняли с карусели, однако через некоторое время дядя Генри замолк и лишь мрачно смотрел, как они едут круг за кругом. День истаял, вечерело, и по всему парку зажглись огни; солнце клонилось к реке, оставляя на взбаламученной воде красные и оранжевые полосы.

– Пожалуй, подошло время фейерверков, – заметил дядя Генри, когда они встали в очередь на колесо обозрения. – По моему опыту, их запускают сразу, как зайдёт солнце.

– Может, нам не подниматься на колесо обозрения, а пойти на берег и подыскать место, откуда их лучше видно? – предложил Руперт, нервно разглядывая огромное колесо.

– Время есть. Уверен, время есть, да и потом, это отличная возможность посмотреть, куда подевались твои родители. С высоты нам будет виден весь парк.

Руперт понял, что спорить с дядей Генри бесполезно, и не без опаски влез в кабинку вместе с ним. Едва колесо начало вращаться, он понял, что это едва ли не хуже, чем американские горки. Мало того что ты поднимался вверх, так ещё кабинка раскачивалась из стороны в сторону и – о, ужас! – остановилась на самом верху.

– Ой, нет, ой, нет, ой, нет, – затянул Руперт, вцепившись в перила с такой силой, что у него побелели костяшки пальцев. – Спустите нас. Спустите нас. Что-то сломалось! Почему мы остановились? Мы умрём!

– Эй, возьми себя в руки! Эти штуки всегда останавливаются, – рявкнул дядя Генри, явно упиваясь моментом. – Ну-ка, поглядим, получится ли у нас как следует раскачаться.

– Пожалуйста, нет, – взмолился Руперт. Глаза его были крепко зажмурены.

– АХА! – закричал вдруг дядя Генри.

– Я ПОГИБНУ? – завопил в ответ Руперт.

– Нет, идиот. Кто же кричит «аха», оповещая о смертельной опасности? Определённо, тогда кричат «БОЖЕ!» или «ЯВСЕГДАЛЮБИЛТЕБЯ!» или «ЭТОЯУРОНИЛТВОЮЗУБНУЮЩЕТКУВУНИТАЗ!». Нет, дурачина, вон твои родители! Я вижу их. Бога ради, открой глаза и посмотри, быстро! Мы опять тронулись и скоро опустимся так низко, что будет уже невозможно засечь их. Запомни, они справа от киоска с корн-догами, под тем большим деревом.

Руперт открыл глаза и так и ахнул. Он мог видеть весь парк, хотя ему этого вовсе не хотелось. Он посмотрел туда, куда указывал дядя Генри, и вскоре нашёл своих родителей. Они сидели под деревом на берегу реки и целовались так, словно ничего важнее не было в мире.

– Надо же, – засмеялся дядя Генри.

Руперт был смущён и заинтригован. Ему и в голову не приходило, что родители некогда питали друг к другу нежные чувства или, например, страстно целовались под деревом тёплым сентябрьским вечером.

– Скорее, нужно сходить, – заторопился Руперт, едва они завершили круг, но, конечно же, сойти было невозможно. Кабинка опустилась вниз, а затем пошла назад и снова стала подниматься вверх. Руперту пришлось вытерпеть ещё три круга. Хотя поначалу это была сущая мука, на этот раз Руперт держал глаза открытыми, он думать забыл о своих страхах, лишь бы снова увидеть родителей. А ещё он увидел вереницы людей, текущие между палаток с едой и аттракционами. Звёзды, разгорающиеся на небе. Мерцающие огоньки лодок и поднимающуюся над всем этим луну, круглую и оранжевую. Всякий раз, когда они достигали верхней точки, он глядел на родителей, которые обвивали друг друга руками так крепко, словно держались за саму жизнь среди этой быстро кружащей, вечно растущей, меняющейся и преображающейся вселенной.

К моменту, когда колесо обозрения остановилось, загрохотали динамики, оповещая, что скоро начнётся фейерверк.

Люди потекли в едином направлении, собираясь в общий поток, будто ручьи, вбегающие в реку.

– Пошли! – подгонял дядя Генри, схватив Руперта за руку, и вместе они побежали к берегу реки, виляя среди людей, двигающихся в том же направлении. Первый залп уже догорал, когда они, наконец, устроились на траве с другой стороны дерева, под которым лежали родители Руперта.

– Я просто помираю с голода, – негромко возмущался дядя Генри. – Если мы не сможем добыть бумажник твоего отца, я за то, чтобы попробовать чей-нибудь ещё. Если вдуматься, совершенно непонятно, отчего я так зациклился на одном единственном бумажнике. Полный идиотизм. Редкостная зашоренность. Здесь сотни бумажников. Любой сгодится. И это совершенно оправданно. Люди не должны умирать от голода. И лишаться «муравейника». Совершенно оправданно. И потом мы же вернёмся в своё время и всё, нас тут словно и не было, так что какая разница? Вот, в самом деле, чем мы хуже их? И глянь, никто не смотрит по сторонам, все любуются фейерверками. Ой, глянь-ка, глянь, нам подфартило, твой папа лежит на боку, у меня просто козырный шанс влезть в карман его брюк. Вот увидишь! «Муравейник» почти у нас в руках, мальчик!