Кристи хотелось сбросить последние остатки одежды, но, испугавшись своей неопытности, оробела. Впрочем, он сам приподнял ее за талию и помог выскользнуть из атласных трусиков, целуя в мягкую округлость живота.

— Я хочу чувствовать тебя всю! — хрипло пробормотал Доминик, нависая над ней.

В отсветах огня он казался живым воплощением всех ее женских фантазий. Почувствовал, как напряглось его тело, она подняла глаза, в зрачках которых играли отсветы пламени. Теперь, когда они оба оказались абсолютно обнаженными, Доминик вдруг просто опустился на колени и принялся смотреть на нее, пока она не задрожала, смущенная и распаленная одновременно.

— Ты само совершенство, — пробормотал он еле слышно. — Само совершенство. — И стал целовать ее — так, как она мечтала, нежно и требовательно, осторожно и жадно. — Я хочу тебя так, как ты представить себе не можешь! — прошептал он в перерыве между поцелуями. Пальцы его снова отыскали ее груди, медленно лаская их, а губы медленно двинулись по ее телу все ниже и ниже, — до тех пор, пока она, содрогнувшись, чуть не закричала от желания и впилась ногтями в его спину, словно боясь одна соскользнуть в водоворот страсти.

— Вообще-то, нам надо было бы пойти наверх, в спальню, — хрипло сказал он, — но я просто не выдержу ожидания. Боже, Кристи!.. — вырвался из его горла стон.

Кристи выгнулась всем телом, и Доминик оказался промеж ее раздвинутых бедер. Сердце у нее колотилось, как сумасшедшее, но она не чувствовала ни робости, ни стеснения, ни колебания, стремясь к неизбежной и сладостной развязке.

— Доминик! — простонала она хрипло и нетерпеливо.

— Да, да! — яростно закричал он, и два тела — ее, неопытное, но жаждущее, и его — искушенное, но предельно осторожное, тесно прильнули друг к другу.

В какой-то момент Кристи непроизвольно сжалась, и Доминик помедлил, но почти тут же она расслабилась снова и обвила его ногами, умоляя продолжать. Мгновенная боль, вскрик, и тут же волны наслаждения затопили ее, не оставляя никаких мыслей, один лишь головокружительный полет в пропасть блаженства…

— Кристи!.. — словно издалека, услышала она голос Доминика и приоткрыла глаза, влажные от слез. Но это были слезы счастья. — Ради бога, уже поздно плакать! — донесся до нее его грубоватый голос, но она лишь блаженно и непонимающе улыбнулась и соскользнула в дрему.

Сквозь сон Кристи почувствовала, как Доминик подложил ей под голову подушку и накрыл своей рубашкой. Что-то пробормотав, она потянулась к нему, чтобы свернуться в комочек на его груди, но рука ее нащупала пустоту.

Кристи тревожно открыла глаза. Доминик стоял перед диваном, застегивая брюки, и лицо его было хмурым.

— Кристи, ради всего святого, почему ты не сказала мне, что ты — девственница? — спросил он, играя желваками. — Только не надо новых глупостей. Если ты до такой степени желала оказаться в одной постели с мужчиной…

Слова его ножом резанули по сердцу Кристи.

— Ты не забыл, что инициатива принадлежала тебе, — срывающимся голосом напомнила она, чувствуя себя совершенно беззащитной перед его обвинениями. — Пожалуйста, передай мне мою одежду.

Он швырнул ей бесформенный комок тряпья. Почти все застежки на платье были вырваны и, вероятно, валялись где-то на ковре.

Как я буду теперь возвращать его? — беспомощно подумала Кристи.

— Извини за платье. — Голос его звучал скорее равнодушно, чем виновато, и Кристи невольно огрызнулась:

— Платье, между прочим, было совершенно ни при чем. Дэвид не покупал его мне, и вообще, я взяла его напрокат.

— Что ж, если так, я готов оплатить все издержки.

Кристи не верилось, что всего десять минут назад они были так близки, что ощущали себя единым целым. Чем дальше, тем ей больше казалось, что она видит дурной сон.

— Я не должен был вести себя так, — сказал Доминик, скрипнув зубами. — Я был не прав. Если бы я знал, что ты — девственница…

…То не стал бы заниматься с тобой любовью! — мысленно закончила за него Кристи. Ей все стало ясно. Он ожидал, что она окажется искушенной в интимной жизни, и чувствовал себя вправе спать с женщиной, у которой уже были любовники. Ведь когда-то его остановило именно то, что перед ним — семнадцатилетняя девственница.

Кристи стало мерзко от мысли, что теперь он испугался каких-либо притязаний с ее стороны и косвенно намекает, что не желает иметь с ней ничего общего. Она вспыхнула, чувствуя себя оскорбленной до глубины души.

— В таком деле всегда участвуют двое, — тонким, срывающимся голосом сказала она. — Просто мне не следовало позволять тебе переступать черту. Впрочем, при желании ты можешь объяснить это тем, что я была расстроена разрывом с Дэвидом.

— Ты расстаешься с Дэвидом?

— Да. Они с Мерил переезжают в США.

— Иначе говоря, ты пыталась торговать своей девственностью, а когда он не клюнул на эту приманку, в отчаянии ухватилась за первого попавшегося мужчину — в данном случае, за меня?

Омерзительно, что он способен так думать о ней. Уязвленная гордость Кристи взяла верх, и она высокомерно кивнула в ответ.

— Мы оба использовали друг друга, не так ли? — спросила она с деланной улыбкой. — В конце концов, я для тебя была всего лишь заменой Аманды, не более того.

— Аманда хочет выйти замуж. Но именно этого я ей не могу предложить, — сказал он так, словно это не имело никакого значения, но Кристи не попалась на его уловку.

— Полагаю, мне лучше уйти, — пробормотала она, с трудом преодолевая подступающую к горлу тошноту.

Доминик заколебался.

— Ты… мне… — пробормотал он, насупившись. — Если я причинил тебе боль…

Кристи поняла, что он имеет в виду, и вспыхнула. Доминик мог быть трижды доктором, но демонстрировать профессиональное милосердие в такой ситуации было просто оскорбительно.

— Со мной все в порядке! — отрезала она. — Мне нужно домой, Доминик.

— Я тебя отвезу.

Взглянув дома на настенные часы, Кристи с изумлением обнаружила, что пробыла с ним чуть больше часа. В холле горел свет, но из спальни родителей, когда она на цыпочках прошла мимо, не донеслось ни звука. Тем лучше! — подумала Кристи. Ей нелегко было бы объяснить, почему платье так безжалостно разорвано. У себя в комнате она сразу же упаковала его в коробку, чтобы ни у кого не возникло никаких вопросов.

Тело ее ныло, но эта боль была сладкой и томной, напоминая о том блаженстве, которое она только что познала.

Познала, чтобы навсегда лишиться возможности заново пережить. Доминик всего лишь использовал ее, но она не чувствовала себя вправе винить его за это. В конце концов, она не пыталась предотвратить случившееся, и даже, объективно говоря, сама поощряла его действия.

Так или иначе, жизнь продолжалась, хотя для Кристи, погруженной в туман отчаяния, она теперь была скорее мукой, чем даром свыше.