– Я не хочу ложиться в постельку, – скривилась от его приторного тона Кит. – Я хочу домой. Вы знаете, что мой отчим – адвокат? Когда я расскажу, что вы удерживали меня тут силой, он всех вас упрячет за решетку.

– Кит, мы уже об этом говорили, – устало вздохнул профессор. Улыбка на его лице померкла. – Пока твои родители в отъезде, мы не имеем права отпустить тебя на все четыре стороны. Мы несем за тебя ответственность.

– В самом деле? – выразительно подняла бровь Кит. – Тогда скажите, пожалуйста, что случилось с письмами, которые мы оставляли на столике в холле, думая, что вы отвозите их на почту? Я так понимаю, до почты они не доехали. Вы понимаете, что это не просто безответственно, но еще и незаконно?

– Ваши письма в полном порядке, – спокойно сказал профессор. – Лежат в кабинете мадам. И вы можете забрать их, если у вас появится такое желание. Некоторые из них – те, где не упоминалось о «странных снах» и «непонятных вещах», что происходят в Блэквуде, – были доставлены на почту. Уверен, твои родители с радостью их прочитали.

– А мне вот что интересно, – подала голос Рут. – Что случилось с предыдущими школами мадам Дюре? Почему их пришлось закрыть?

– На то были свои причины, но они не имеют никакого отношения к Блэквуду, – заверил ее профессор Фарли.

– А какие таланты проявились у девочек, которые там учились? – поинтересовалась Сэнди. – Они тоже сочиняли музыку и писали стихи?

– Да, – кивнул старый математик. – Бывшие ученицы мадам Дюре внесли неоценимый вклад в мировую культуру. Наверное, я даже осмелюсь назвать некоторые их произведения настоящими шедеврами.

– Но что с ними стало после закрытия школ? Почему мы о них ничего не слышали? – подозрительно посмотрела на него Кит. – Погодите-ка… – ее вдруг осенило. – Неизвестный Вермеер, на которого мадам Дюре якобы случайно наткнулась на аукционе! Не было ведь никакого аукциона, картину нарисовала ее ученица. А мадам потом продала ее за безумные деньги, преподнеся как оригинал!

– Это и был оригинал, – веско сказал профессор. – Картину написал Вермеер, и не важно, чья рука держала кисть.

– Но неужели эксперты не смогли установить подлинный возраст работы? – удивленно спросила Рут. – Краски, холст – в наши дни используют совсем другие материалы, нежели во времена Вермеера.

– Ты забываешь, что мадам Дюре прекрасно разбирается в искусстве, – напомнил профессор Фарли. – Она обеспечивает учениц холстами соответствующей эпохи, предварительно очищая их от предыдущих картин. Ляпис-лазурь и кошениль тоже достать несложно, а состарить готовое произведение и вовсе не составляет проблем. Ни у кого не возникает сомнений в подлинности этих работ.

Они продумали все.

«Я не пойду спать, – думала Кит. – Буду сидеть всю ночь, но глаза не закрою». Она и сама понимала, что ее затея обречена на провал, но упорно таращилась в темноту. Сон просачивался в комнату, подобно невидимому туману. Стоило ей переступить порог собственной спальни, как тело налилось тяжестью, а веки попытались сомкнуться, не дожидаясь, пока Кит доберется до кровати.

Но она не могла сдаться без боя! Кит подошла к окну, прижалась лбом к холодному стеклу и окинула взглядом сад. Поначалу ей показалось, что Блэквуд окутан непроницаемой мглой, но потом во мраке ночи проступили силуэты деревьев, и Кит вдруг поняла, что высоко над домом сияет луна.

«В этом крыле спали Брюэры, – подумала девушка. – Наверное, здесь появились на свет их дети. Здесь были детская и хозяйская спальни».

Внезапно у нее перед глазами возник образ женщины; на вид та была чуть моложе матери Кит. Женщина стояла у окна, как сейчас стояла она сама, и с тихой радостью смотрела на залитый светом сад, зеленую лужайку и переливающийся на солнце пруд.

Кит моргнула, и кто-то словно переключил картинку: теперь она тоже видела за окном не холодную ноябрьскую ночь, но летний день, цветущие клумбы и трех маленьких мальчиков, играющих в траве. В тени раскидистого дуба Кит заметила коляску, над которой склонилась женщина в шляпке, вероятно, няня.

«Как прекрасно, – думала миссис Брюэр – и Кит слышала ее мысли. – Как же я счастлива!» Она и в самом деле буквально сияла от счастья – и отсвет этого чувства падал на Кит. В следующую секунду видение исчезло. За окном опять царила осенняя ночь, и Кит снова было страшно и тоскливо.

Она присела на краешек кровати; ей на ум пришли слова мадам Дюре: «Они до сих пор появляются здесь». Мучимый невыносимым горем, мистер Брюэр призвал свою умершую семью – нежную, миловидную жену и шумных ребятишек. А потом закрылся от остального мира и до последнего вздоха жил в окружении призраков.

При мысли об этом у Кит сжалось сердце. Сон навалился на нее с новой силой, и девушка потерла глаза, всерьез опасаясь, что скоро уже не сможет их открыть. «Я не сдамся! – решительно сказала себе она. – Я не усну!»

А потом пришла музыка, робкая, далекая, едва слышная; она звучала где-то на самом краю сознания, но Кит знала, что стоит дать слабину и мелодия хлынет неудержимым потоком, который поглотит ее целиком.

«Уходи! – мысленно закричала она. – Кто бы ты ни был, иди к черту! Твое время на земле кончилось! Это моя жизнь! Моя!»

Мягкая кровать манила теплой тяжестью одеяла. Кит почувствовала, как голова беспомощно проваливается в подушку; ей казалось, что красный балдахин раскачивается, погружая ее в гипнотический сон, а музыка в ушах звучала все громче. Теперь она не ограничивалась одним фортепиано, нет, в дело вступили струнные. Ее сознание заливали мелодичные переливы арф, богатые звуки виолончели и высокие голоса скрипок. А потом послышались трели флейты, нежные, как пение птиц на рассвете.

– Нет! – застонала Кит. – Не надо!

Но сопротивление уже было сломлено, и волны музыки окатывали ее, утягивая за собой на глубину.

– Ты должна записать ее, – сказал человек из сна. Теперь он заговаривал с Кит без малейшего труда, словно чувствовал себя у нее в голове как дома. – Запиши этот отрывок, было бы преступлением его потерять.

– Я не умею записывать музыку, – жалобно ответила Кит.

– Я научу тебя. Вставай, – приказал мужчина. – Возьми меня за руку, я отведу тебя к столу. Бери карандаш.

– Вы же знаете, что у меня нет нотной тетради!

– Есть, посмотри сама.

Кит опустила взгляд на стол и действительно увидела нотную тетрадь, чьи бледно-синие строчки только и ждали, когда к ним прикоснется карандаш. Значит, кто-то заходил в комнату, пока она была в гостиной. Мадам Дюре? Жюль? Тот, кто украл первый написанный Линдой портрет? Когда-то этот вопрос волновал Кит, но сегодня он утратил какую-либо значимость.

– Я не хочу, – упрямо проговорила Кит. – Я не буду ничего писать. Вы меня не заставите!

Но рука ее против воли тянулась к карандашу. Сомкнув на нем пальцы, она придвинула к себе тетрадь.

– Кит! – сквозь гремящую музыку прорвался знакомый, невероятно земной голос.