– Можно, я задействую наш комп в одиночку на шесть минут?

– Из своей квартиры? – спросил я с сомнением. – Во всём районе свет погаснет!

– Не погаснет, – заверил он мощно, – я всё рассчитал! Вот выкладки.

Я отмахнулся.

– Ладно, но если обесточишь район – пиши заявление по собственному. Иначе…

Он ответил с вымученной улыбкой:

– Шесть минут наши аккумуляторы вытерпят… Надеюсь. Если ещё не заразились человеческим фактором. Для искусственного интеллекта это будет вроде чумы с холерой вместе… Спасибо, шеф!

Он тихохонько прикрыл за собой дверь, я подумал, что у нас хоть всё до предела автоматизировано, но избегаем самого понятия «искусственный интеллект». Для специалистов он в такой далёкой перспективе, что в нынешнем состоянии программирования не видим никакого машинного интеллекта даже в отдалённом будущем.

Тем более восстания. Интеллект это интеллект, чем он выше, тем меньше в нём дремучести и невежества, как у тех же кухарок, что сейчас рулят любым обществом, будь это у нас или в США.

Пискнул таймер, напоминая, что пора покидать рабочие места, начался отсчёт, а через пятнадцать минут все двери будут автоматически заблокированы.

Я сказал про себя пару крепких слов насчёт дурацкого закона и ощутил, что сейчас по всей стране произносят эти слова и ещё покрепче, а кто-то и не пару.

Нас всё-таки много, но кухарок больше, а их голоса равны голосам докторов наук. Это называется социальной или ещё какой-то справедливостью, в жопу эту демократию. Даже интересно, как всё это выведет из тупика наш интерфейс…

И куда заведёт?

В коридор вышли из своих лабораторий Данила с Игорем, наши разработчики, с ними Фраерман, вдали появился Фауст, оглянулся на дверь с таким сожалением, словно подумывал вернуться и как-то там спрятаться до утра.

Данила заметил с несколько странной ноткой в голосе:

– Раньше говорили, спокойный как слон, теперь, спокойный, как Фауст… Кто-нибудь сумеет раздразнить?..

Игорь и Фраерман переглянулись, Данила сказал скороговоркой:

– Думаю, лучше всех получается у Анатолия, но Фауст всё равно и бровью не сдвинет. Сдержан как Чарльстон.

– То не щитово, – возразил Фраерман, – мало ли кто какой из нас внутри!

– Нейролинк покажет, – сказал Игорь зловеще, – кто где срал.

Лица чуть-чуть посерьёзнели, теперь я это замечаю, даже Фраерман подобрался, как перед первым прыжком с новой моделью парашюта.

Нейролинк – предельный вызов тому, что мы сумели наработать со времён пальм и пещер. Все остальные вызовы, даже атомные бомбы и ракеты… это так, фейерверки.

А сейчас… либо победим, либо цивилизация рухнет, а мы снова стая озверелых тварей, которых раньше сдерживали только законы и запреты.

Опаснее всего то, что нейролинк яснее ясного покажет, что сдерживали только потому, что мы согласились быть сдерживаемыми, а так вообще нет никакого забора, ни железобетонного, ни даже деревянного.

Неслышно подошла Ежевика, спросила шёпотом:

– Кто такой Чарльстон?

– Наверное, – предположил я, – имел в виду Чемберлена. Но сказать вот так в лоб слишком по рабоче-крестьянски на уровне этиков, что интеллектом не блещут, а чувствов у них выше крыши, как у хомяков в аквариуме.

– А-а, – ответила она несколько озадаченно, – зачем так сложно?

– Мир усложняется, – сообщил я, – не знала? И мы с ним вместе. Наши шуточки уже родители не понимают!

– Я тоже родитель, – ответила она серьёзно. – Женщины – всегда родители для мужчинов, несмотря на феминизмы экзальтированных… суфражисток.

– И понимаешь?

Она посмотрела с удивлением.

– А ты видел женщин-юмористов? Мы существа сурьёзные, это вам все хи-хи да ха-ха.

– Хи-хи нет, – возразил я, – это по-женски. У нас ха-ха и хо-хо. Юмор самцам необходим, мы нежные и чувствительные. Суровый день грозит огнём и бурею, а если без юмора, то на передней линии перемрём от инфарктов и прочих инсультов. А кто будет продвигать романтику науки?

– Теперь всё больше на женских плечах, – сообщила она. – Не знал?.. Как во время войны, женщины – к станку!.. Всё, я побежала вниз, а вы тут прощайтесь. Мужчины всегда прощаются так, словно уходят на Столетнюю войну!

Когда я вышел из здания, она уже ждёт у припаркованного возле подъезда автомобиля. Мордочка весёлая, обеими руками прижимает к груди объёмистый пакет с продуктами, женщины всегда весёлые после похода в продовольственный магазин, словно купили ещё пару модных сапожек.

Правда, можно бы в квартире, но в кафешке принтеры с диапазоном пошире, делают и такие продукты, что домашним пока не по зубам.

– Шеф, – сказала она быстро-быстро, видя моё озабоченное лицо, – я, может быть, и в двадцать минут успею!

Я отмахнулся.

– Да ладно, это я ещё в зияющих безднах.

– Ой, как здорово!

– Давай, обрывай с женской жестокостью крылья, чтоб не порхал.

– Это не детскость, – возразила она, – а практичность. Вы же все романтики, а мы существа приземлённые. И вообще директора не порхают! Несолидно. Так что крылья обрывать не буду. Хотя у бабушки в деревне сама резала кур и даже курей.

Дверцу автомобиля распахнула передо мной поспешно и услужливо, то ли подчёркивает, что я не только создатель новой модели нейролинка, но ещё и директор, то ли прикалывается от избытка здоровья и щенячьего настроения.

Я ввалился вовнутрь и только тогда заметил по её безмятежному виду, что не принимает всё так обострённо, не ей вручили руль, да и вообще женщины в самом деле не такие чуткие, как мы, самцы.

Быстро и неслышно, как привидение, скользнула на соседнее сиденье автомобиля, не выпуская из рук пакет, уставилась блестящими от возбуждения глазами.

– Что-то случилось, шеф?

– Работа ускорилась, – сообщил я. – Не знала?

Автомобиль сорвался с места, автопилот набирает сто километров за полсекунды и выдерживает даже в загруженном потоке. Нас вжало в мягкие спинки сидений, слева замелькали деревья, сливаясь в зелёную стену.

Она сказала счастливо:

– Ускорилось всё. Это же здорово!

От неё, как от крохотного солнца, идут тепло и ликование, но я, как айсберг, устоял, пробормотал хмуро:

– У нас не какая-то простенькая хрень вроде квантового компа. Там всё просто, хоть и сложно. А с нейролинком лезем в то, куда даже Фрейд с Юнгом не рискнули бы. Потому и дёргаемся, как в пляске Святого Витта.

Автомобиль встроился в поток, но, чувствуя моё нетерпение, начал играть в шахматку, обгоняя коллег, хотя те наверняка материли его на своём машинном языке.