– Как? – прервал я. – Проще всего с помощью тотального контроля. Ни один псих не скроется!..

Он сказал книжно:

– Повышать общую культуру населения!.. Больше денег выделять медицине, а не всяким там космосам…

– Насчёт денег медицине согласен полностью, – ответил я, – но история учит, что, как только слезли с деревьев или вышли из пещер, пришлось поступиться частью личных свобод. Чтобы жить в обществе. А чтобы войти в общество развитое, надо урезать личные свободы ещё больше.

Ежевика поглядывала то на одного, то на другого, сама хотела бы сказать то же самое, но я всё же формулирую быстрее и чётче, потому лучше мирно сопеть в две дырочки и наивно хлопать глазками, такие женщины нравятся мужчинам больше.

Константинопольский красиво отправил в рот последний ломтик булочки, прожевал и только тогда поинтересовался приятным голосом:

– А если наступает предел, за которым человек уже не хочет поступаться личными свободами? Не просто выражает неудовольствие, а… не желает?

Я двинул плечами.

– Нет проблем. Пусть переезжает в деревню. Там можно даже не соблюдать так раздражающие нас правила дорожного движения. Гоняй по околицам как угодно и на любой скорости! И вообще свобод больше.

Ежевика торопливо вставила:

– Но, если перевернётесь на рытвине, дальше сами.

Константинопольский улыбнулся, показав не только передние, но и жевательные, изящно промокнул салфеткой уголки рта.

– Лично я доволен жизнью в мегаполисе, – ответил он мирно. – Деревня не прельщает, хотя свежий воздух, здоровая пища, пение соловья… Но теперь и города ускоренно очищаются от скверны. Власти во всём мире тратят космические суммы на экологию!.. Мы делаем мир чище… Спасибо за приятный разговор. Мы ещё встретимся.

И хоть произнёс самым благожелательным тоном, с чарующей улыбкой, сопроводив великосветским поклоном, у меня осталось чувство неясной угрозы.

Вот она, тьма, мелькнула паническая мысль. Тьма в светлом костюме и с приятными манерами.

Тьма, для которой нет даже названия, потому что говорит о правах человека, даже простого человека, как любит подчёркивать, это как бы гуманизм и всё такое, но на самом деле деградация и отступление.

Ежевика светло улыбнулась ему вслед.

– Какой приятный человек. И разговоры о высоком, и сам весь излучает. Такой не может навредить, правда же? Он весь олицетворение заботы!

Я посмотрел с подозрением, очень уж сладенький голосок, улыбается чисто, вся такая солнечный зайчик.

– Если человек, – ответил я мрачно, – говорит так красиво о культуре и нравственности, после его ухода пересчитай ложки.

Она наморщила носик.

– Пусть ворует, если у него такое хобби. В любом хозяйстве есть статья расходов о сломанном и утерянном имуществе. Но заботится же! О всём человечестве. А человечество только набивает карманы. И добро бы мне, а то себе!

Я сказал с острой неприязнью:

– А я бы таких, будучи гуманистом с человечьим лицом, расстреливал прямо в коридорах. Вредят больше, чем домушники или грабители. Глядя на него, понимаю, почему народ предпочёл освободить Варавву.

– Новый блокбастер? – спросила она. – Давно в кино не была.

Я уже почти выдал насчёт птичьего интеллекта, но успел заметить в уголках её глаз смешинки. Острит беззаботный свинёнок, не понимает всей серьёзности, слишком лёгкая, что птичка божья.

А ведь, мелькнула мысль, нейролинк вытащит и эту мысль, что и рассорит нас, и покажет меня мужской свиньёй, уверенной в абсолютном превосходстве мужского пола, а такое может стоить карьеры. Но тогда кто пройдёт на высшие должности? Абсолютные серые и никчёмные личности?

Она быстро допила кофе, взглянула уже серьёзными глазами.

– О чём задумался, Гильгамеш?

Я оглянулся в сторону кухни, где исчезла официантка.

– Уже расплатилась, чтобы утвердить своё гендерное превосходство?

Она покачала головой.

– Здесь старая система идентификации по внешности. С каждого снимают стоимость его сожранных блюд. На автомате. Даже Константинопольский знает!

Я поднялся, придвинул стул.

– Ещё бы. Такие о быте всё знают. И все шоу-программы назовёт без запинки!

Она сказала мягко:

– Не злись, он сам бывший шоумен.

– Бывших не бывает.

– Ну и что? С ними жизнь веселее и приятнее.

Подходя к бордюру, я сказал со вздохом:

– Извини, не сразу врубился в твои женские шуточки.

– Male pig, – сказала она беззаботно. – Юмор безгендерный, так утверждают этики, хотя вообще-то любой отличит мужские и женские шуточки. Пойдём, растопырь уши, тебе нужно проветрить голову. И не завидуй. Он говорит правильные вещи. Хотя и слишком прописные, такие просто не замечаем. Или не обращаем внимания.

Я буркнул:

– Истинная этика начинается там, где перестают говорить красиво.

Автомобиль сообщил, что уже мчится на вызов, стоянка оказалась запружена, пришлось припарковаться на дальней, но прибудет через минуту и восемь секунд.

Ежевика ухватила меня за руку и прижалась, как лоза к толстому дереву, хотя я не такой уж и толстый. Я встревоженно думал, что Константинопольский, до того как явиться для личной встречи в неформальной обстановке, уже проштудировал работы нашего отдела, а потом навёл справки о новом институте. Ну, в той мере, в какой о научной работе имеет представление гуманитарий или гастарбайтер из Средней Азии, занятый укладкой асфальта.

Какие сделал выводы, неясно, понятно же, что ничего не понял, но общее направление уловить нетрудно. Нейролинк не только контроль над базовыми движениями парализованного человека, но и постепенное расширение власти над телом.

И какой вывод сделал этот специалист по этике? И вообще, как я, новый директор, смотрюсь со стороны?.. Не только Константинопольскому, а как вообще видит меня коллектив? Понятно, что Анатолий, неистовый романтик науки, готов передоверить ей вообще всё-всё, для него я осторожничающая на каждом шагу улитка, зато в сравнении, к примеру, с Влатисом это я метеор, несусь в будущее, закусив удила. Он же осторожничает до такой степени, что можно называть алармистом, хотя палки в колёса не ставит, работает упорно и старательно, но с постоянной оглядкой, как бы не навредить своими работами людям и вообще человеку.

А я, как обронила как-то Ежевика то ли в шутку, то ли всерьёз, ни рыба ни мясо?

Ежевика пискнула:

– А у него классное авто!

В десяти шагах от нас Константинопольский с великокняжеским достоинством соступил с бровки на проезжую часть, перед ним остановился авто штучной работы на одного человека.