Я развернулась и пошла по направлению к Институту.

– Эй! – окликнула меня Эвелин. – Подожди! Да подожди же меня, глупая! Ты же даже не знаешь, куда идти.

Она была права. Я не знала.

Я потерялась в чужом теле, в чуждом времени, в непонятных историях. Не знала, могу ли верить Эвелин? Или Винтеру?

Всё казалось подозрительным. Умышленное умалчивание. Утаивание информации. У меня в руках были только обрывки, непонятные кусочки. Если я хочу выжить и вернуться домой (а я хочу!), нужно восстановить общее полотно и решить задачу, загаданную мне настоящей Эммой.

Первый вопрос, что не оставлял меня ни на минуту: случайно или нет произошёл наш обмен телами?

Нет, то что я сюда попала, конечно, случайность.

Но создав себе слишком много проблем и не имея возможности их решить, могла ли моя предшественница сознательно сбежать?

Не исключено, что чужая воля могла смешать ей карты.

И тут под подозрения попадала Эвелин. У Рыжей была возможность внести коррективы. Вот с мотивом сложнее. Но всегда существует вероятность, что в очередной раз коварные Дарки просто чего-то недоговаривают. Скорее всего, самого важного, составляющего суть.

Следующий вопрос: что делать дальше-то?

Близятся Шабаш и непонятная Охота, где вероятным противником окажется ненавидящий меня до желания сжить со свету, да ещё желательно чтобы кончина протекала в особенных муках, Блэйд.

Блэйд, в одиночку сумевший противостоять шестерым магам.

Блэйд, по признанию Эвелин, один из лучших учеников в Институте.

Блэйд, исхитрившийся под самым носом у дюжины народа прикинуться моим женихом, и выцепить шанс вернуться туда, откуда его, ко всеобщему облегчению, почти изжили.

Да и то, как он утром меня чуть не придушил, весьма впечатляло.

А ещё королевских кровей Хант, однозначно давший понять, что не против поразвлечься, наблюдая за тем, как я стану дёргаться.

Реальная Эмма была коварной, беспринципной и сильной. Уж не знаю, ради чего она нажила себе такое количество врагов.

Была ли она влюблена в Ханта? Маловероятно. Такие, какой она, не влюбляются. Скорее всего Эмма стремилась к власти.

А ещё она могла попросту получать садистское удовольствие, подпитывая чувство собственного превосходства чужими страданиями.

Пока девчонки в спальне болтали, делясь какими-то своими девчачьими секретами, я переоделась, приняла душ и скользнула под одеяло, распустив занавески полога, скрывшего меня от соседок.

Я думала.

И чем больше я думала, тем страшнее мне становилось.

С Хантом я точно лоханулась. Но откуда же мне было знать, на какой величины грабли наступаю?

В глубине души я была даже рада тому, как всё обернулось. Если заранее знать, то вряд ли я смогла бы так чётко послать его лесом, а спать с ним, прости господи, в планы никак не входило. Я как-то иначе представляла себе мой первый раз.

Но достаточно ли он обиделся, чтобы не повторять попытки?

Девчонки наболтались и стихли, а я всё ворочалась, ворочалась и ворочалась, пытаясь найти решение.

Пойти и во всём признаться Блэйду? Поверит ли он мне? Или сочтёт очередной уловкой Эммы?

Нет. К Блэйду не пойду.

А вот Винтеру рассказать о Клубе можно. Ведь он явно был на стороне сестры Иланты, а значит, сочувствовал ей. Интуиция мне подсказывала, что попытаться можно и нужно.

В комнате было душно, меня начала мучить жажда. Тихонько поднявшись и просеменив к столу, я отметила, что кувшин удручающе пуст. Жажда, как на зло, сделалась непереносимой. Она попросту не давала возможности отвлечься.

Наверное, на этой почве у меня начались слуховые галлюцинации?

– Эмма?

Обежав взглядом комнату, я поняла, что все крепко сопят.

Раздался лёгкий скрип, и я с ужасом увидела, как дверь в нашу спальню приоткрывается.

Замерев от ужаса, я приготовилась увидеть ещё одного зомби, подосланного ко мне Блэйдом.

Но ничего не происходило.

Вернее, я не сразу обратила внимание на происходящее. И лишь когда слух уловил странные булькающие звуки, взгляд выхватил маленькие лужицы, стекающие на паркет. Как если бы кто-то невидимый, промокший до нитки, приближался ко мне в темноте.

Не могу описать состояние фатального, запредельного ужаса, охватившего меня в ту секунду. Было просто писец как страшно.

Что-то приближалось. Подходило. Дышало хрипло и надрывно. Угрожающе и беспомощно одновременно.

Потом пришло осознание, что это я же и дышу.

Это моё дыхание с сипом разрывает тишину, сводит судорогой плечи и превращает позвоночник в камень.

Стоило это понять, как я с облегчением выдохнула.

И в тот же миг ледяные, твердые, как камень, мокрые пальцы обвились вокруг щиколотки и резко потянули вниз. Паркетные доски с треском обратились в щепы, а я полетела вниз.

Я снова оказалась в том пространстве, в котором была когда-то. Зажатая между зеркалами.

Вокруг – мгла.

Я думала, что открыть глаза не получится.

К сожалению – получилось.

Передо мной стояла фигура. Женская. С длинными черными, спутанными в колтуны, волосами, полностью закрывающими лицо. В одной рубахе, простой, словно дерюга. Босиком.

Биение моего сердца эхом отзывалось в пустой комнате.

Я поняла, что умру, как только это мёртвое нечто взглянет на меня.

Но я снова ошиблась. Никто глядеть на меня не стал.

Вскинув синюшно-бледные руки, она железной хваткой ухватила меня за горло и принялась душить.

– Торобоан тюажарто алакрез! – рычала тварь, продолжая меня душить. – Тюажарто алакрез. Лакрез улис йузлопси ямерв тёдипр адгок!!!

– Эмма! Эмма, проснись! Да проснись же!

Голос Эвелин буквально вытащил меня из жуткого зазеркалья.

Озираясь в ужасе, я села на кровати.

– Это был сон? – потёрла я саднящие виски, куда словно дятел стучалась тупая боль.

Горло ещё чувствовало прикосновение ледяных пальцев.

Но это был сон. Навеянный ли вчерашними событиями или чужими заклинаниями кошмар? Явственный до содрогания.

Или это душа Эммы, застрявшая в зеркальном переходе, пыталась вернуться в своё тело? Если бы ей удалось, что стало бы со мной? Вернулась ли бы я в своё время? Или осталась бы в Зазеркалье вместо неё?

Я думала, кошмар был ночью. Конечно, ночью это он и был. Но дело в том, что днём не полегчало.

Начались занятия, и я сразу почувствовала себя приблизительно так, как может чувствовать себя ученик средней школы попав на четвёртый курс института – полным олухом.