последние деньги, он, улыбнувшись, сказал: «Что за глупость пить вино в пилюлях!»

Так как я был знаком не только с Мюрже, но и с Шонаром, и с Мюзеттой, то полагал, что именно я предназначен сочинить музыку к «Сценам из жизни богемы». Но все герои книги были моими друзьями, я видел их каждый день, и теперь мне ясно, почему Артман счел, что время для этой чисто парижской работы, переложения на музыку романа о живых еще не пришло.

Говоря об этом, уже довольно далеком времени, я испытываю гордость, вспоминая, что в Виль-д’Авре познакомился с Коро и со знаменитым Арпиньи, еще и теперь, когда я пишу эти строки, находящимся в расцвете таланта, невзирая на свои девяносто два года. Не далее как вчера он весело взбежал на мой этаж. О дорогой мой друг! Великий художник, которого я знаю уже более пятидесяти лет!

Закончив работу, 25 мая 1887 года я явился к господину Карвальо. Там я заполучил в качестве помощницы при прослушивании мадам Розу Карон. Блистательная певица стояла рядом со мной, переворачивала страницы рукописи и время от времени бурно выражала свои чувства. Исполнив все четыре акта, я почувствовал себя изнеможденным, вконец подавленным. Карвальо в полной тишине приблизился ко мне и сказал:

— Я ожидал, что вы принесете мне еще одну «Манон». А этот печальный сюжет неинтересен, он заведомо обречен.

Размышляя б этом сегодня, я хорошо понимаю его впечатление, особенно когда припоминаю, сколько лет прошло, прежде чем это произведение полюбили.

Растроганный Карвальо угостил меня прекрасным вином, кажется, кларетом, что я уже пробовал в радостный вечер, когда слушали «Манон». Горло мое пересохло так же, как и речь: я вышел, не проронив ни слова.

На следующий день[20], да, на следующий день меня сразило еще одно известие: Опера-Комик больше не было![21] Пожар уничтожил ее за одну ночь! Я побежал к Карвальо. Мы упали друг другу в объятья и заплакали. Бедный мой директор был сокрушен. Безжалостная судьба! И мой труд ожидали еще шесть лет забвения.

За два года до этого в Венской опере ставили «Манон». Порог сотого представления она преодолела очень быстро. Австрийская столица принимала меня на зависть радушно. Это и внушило ван Дейку мысль попросить еще одно произведение[22]. Я предложил «Вертера». Холодный прием у французских директоров предоставил мне свободу распоряжаться партитурой как мне вздумается.

Оперный театр в Вене — придворный. Дирекция обратилась к Его императорскому величеству с просьбой выделить мне апартаменты, и их нашли в превосходном и почтенном отеле «Саше», что рядом с оперой. Первым делом по прибытии я явился с визитом к директору господину Яну. Маэстро любезно проводил меня в репетиционный зал. Это был просторный салон с солидными креслами, освещавшийся через огромные окна. Одну из стен украшал парадный портрет императора Франца Иосифа. В центре стоял рояль.

Когда мы с директором Яном вошли в зал, все исполнители «Вертера» уже расселись вокруг рояля. При нашем появлении они дружно встали и приветствовали нас поклонами. Я, в свой черед, ответил поклоном на почтительное проявление их искреннего расположения, к коему великий наш ван Дейк прибавил теплое объятие, и, трепеща от волнения, уселся за инструмент. С произведением все оказалось в полном порядке. Все артисты запели его на память. Горячие изъявления восторга, которыми меня засыпали, повторялись до тех пор, пока на моих глазах не выступали слезы. На репетиции с оркестром снова последовал взрыв эмоций. Исполнители достигли редкого совершенства, оркестр то нежно, то мощно воспроизводил все очаровавшие меня интонации.

Генеральная репетиция проходила 15 февраля с 9 утра до полудня, и (о невыразимо приятный сюприз!) в оркестровых креслах я увидел крупного издателя Анри Эжеля, незаменимого соавтора Поля Милье и нескольких близких друзей из Парижа. Они приехали издалека и нашли меня в австрийской столице в самое радостное для меня время, когда меня принимали здесь пылко и восторженно. Представления, последовавшие за блестящей премьерой 16 февраля 1892 года, где пели известнейшие артисты Мари Ренар и Эрнест ван Дейк, должны были закрепить ее успех.

В том же 1892 году Карвальо снова стал директором Опера-Комик, расположившейся на площади Шатле. Он попросил у меня «Вертера» и был при этом так взволнован, что я не колебался отдать ему эту оперу.

На той же неделе мы с мадам Массне ужинали у четы Доде. Вместе с нами были приглашены Эдмон Гонкур и издатель Шарпантье. После ужина Альфонс Доде объявил, что пригласил певицу, которую мне стоит послушать. «Это сама музыка!» — сказал он. Этой певицей оказалась Мари Дельна. После первых же пропетых ею тактов (это была ария из «Царицы Савской» великого Гуно), я бросился к ней и схватил за руки: «Будьте Шарлоттой! Нашей Шарлоттой!» — повторял я в восхищении.

На следующий день после премьеры, состоявшейся в парижской Опера-Комик в январе 1893 года, я получил от Гуно записку:

«Спешу поздравить вас с двойным триумфом, мы все сожалеем о том, что французы не были первыми его свидетелями».

А эти строки, одновременно трогательные и яркие, написаны знаменитым архитектором, построившим Оперу:

«Amico mio,

Смотреть на тебя в оба глаза,

Слушать тебя в оба уха,

Целовать тебя крепко,

Обнимать тебя обеими руками,

Аплодировать тебе, не щадя ладоней,

И наконец, еще несколько слов, чтобы горячо поздравить тебя и сказать, что твой «Вертер» просто великолепен. Я горжусь тобой, и пускай тебя не смущают выражения восторга бедного архитектора. Карло».

В 1903 году Альбер Карре возродит забытое творение после девяти лет остракизма. Будучи человеком большого таланта, обладая безупречным вкусом и широчайшей эрудицией, он не просто представил оперу на публике, но сделал из нее настоящее откровение. С того времени ее исполняли многие известные артисты. Мадемуазель Марье Делиль стала первой Шарлоттой в новой постановке и талантливо создала чудесный, очень личный образ. Потом были мадемуазель Ламар, Сесброн, Винс, Раво, мадам де Нуовина, Викс, Брогли и другие, чьи имена я назову позже.

Благодаря постановке Альбера Карре, «Вертер» заполучил в исполнители главной роли Леона Бейля, позже блистательно проникновенные образы в этой опере создали Эдмон Клеман и Салиньяк.

Глава 18

Звезда

Я вернусь теперь к событиям после несчастья в Опера-Комик. Комическая опера переехала на площадь Шатле, в старое здание, носившее название «Театра наций», а впоследствии превратившееся в «Театр Сары Бернар». Его директором назначили господина Параве. Я познакомился