А ведь тревожило, если все по-честному! Еще как тревожило!

Жанна почти до рассвета проворочалась на диване сына, пытаясь представить, о чем сейчас думает Женька. Он ведь тоже наверняка не спал. Вот бы в мыслях его покопаться, о чем они… о ком они.

Ну, и не только об этом думала, конечно. А еще и о том…

Господи, каким банальным и заезженным было это дурацкое восклицание: «Как же он мог?» Но другого восклицания пока еще не придумали.

И боли от этого меньше не становилось. И вот эта самая боль исторгала из раненых бабьих душ этот заезженный однообразием повторов стон: «Как он мог так поступить с ней, с ними…»

А ведь легко, черт возьми! Легко, да еще как! Ей вот великих трудов стоило улечься в постель к Виталику, а Женьке…

Она услышала, как он вышел из их спальни и подошел к детской. Услышала, пробуя свой душевный нарыв на прочность. Как он — выдержит, нет, не прорвется истеричным избитым воплем про то, как же все-таки так можно…

Вслушивалась, вслушивалась, ворочалась, ворочалась и совершенно пропустила тот момент, когда дверь начала тихонько приоткрываться. Очнулась, лишь когда Женькин тихий голос поинтересовался:

— Спишь, Жан, нет?

Она вздрогнула, инстинктивно натянула одеяло повыше к подбородку, потому что из-за жары легла спать абсолютно голой, и ответила так же тихо:

— Нет.

— Вот и я не сплю… — Он подошел к дивану, на котором она устроилась, присел у нее в ногах и вдруг пожаловался: — Все болит внутри, Жанка. Сил нет, как болит.

— Может, «Скорую» вызвать? — Что конкретно он имел в виду, она гадать не стала, и предложила первое, что пришло на ум.

— «Скорая» здесь не поможет. Здесь что-то другое нужно. А что, не знаю. — Он вздохнул. — Как можно было вляпаться в такое дерьмо, до сих пор ума не приложу?!

Ох как ей сейчас хотелось съязвить! Ох как хотелось! И бросить ему в лицо готовое давно обвинение. Нет, не бросить, а просто закидать ими, потому как много чего накопилось.

Смолчала, хвала всевышнему. Выпростала руку из-под одеяла, дотянулась до мужа и осторожно коснулась его голой ноги.

— Не печалься, Женька. Мы справимся. Вот увидишь! Если это не ты, то…

— Нет! Ну сколько же можно?! Не будь такой дурой! За каким чертом мне ее было убивать, вот скажи?! Что мне-то с того?! Ну, изменяла она мне, и что?! Мне вон и собственная жена изменяет, не убивать же ее за это!!!

Это называлось: напросилась. Жанна вздохнула и убрала руку обратно под одеяло. Понимания не было и быть не могло. Оставалось ждать, что будет дальше.

А дальше Масютин повел себя и вовсе непозволительно. Он вдруг сдернул с нее одеяло и потребовал:

— Подвинься!

— Иди к черту, Жень. — Это было первое, что пришло ей в голову.

— Ага! — сразу обрадовался он и полез на нее сверху, стягивая с себя трусы. — Спишь голой. Спишь без меня. С чего это разделась, дорогая? Эротические грезы покоя не дают?

— Идиот, — прошептала она и тут же запаниковала. Ведь не сможет противостоять ему, ни за что не сможет. И не в неравенстве физических сил было дело, а в том, что… — Уйди, прошу. Ты делаешь мне больно.

— Не уйду. Ни за что не уйду, Жанка. Тебе плохо, мне плохо, — проговорил он ей на ухо отвратительным своим шепотом, от которого ее кожа тут же вздыбилась мурашками. — Решили искать убийцу. Придется заключать временное перемирие. А скрепить его мы сможем только сама знаешь как…

Это был самый отвратительный секс у нее с мужем. Самый унизительный, самый гадкий и самый мучительный.

Нет, Женька все делал так же, как и прежде. Безукоризненно, мастерски и даже с нежностью. Но для нее это было пыткой.

Он с ней так же, как с этой девчонкой?! Его руки так же скользили по ее телу, гладили ее живот, дотягивались до коленок?.. А она стонала, интересно, или нет? Что говорила? А он? Он что говорил в этот момент? Он переворачивал ее на живот? Его язык…

Господи, прекрати все это немедленно!!! Прекрати, или она точно свихнется и с раннего утра забьет себе палату в психиатрической клинике, которая располагалась в паре кварталов от их дома.

…И та глупая, наивная тварь думала, что он стонет только для нее? Что целует, ласкает, раздевает только ее и никогда и ни с кем у него прежде не было ничего подобного?

А он ведь приходил от нее и ложился спать в их супружескую постель, и обнимал, и любил по утрам. Вот нравилось ему по утрам заниматься сексом. Или это был только супружеский долг? Вроде утренней гимнастики…

— Хорошо, — вдруг мечтательно прошептал Масютин, втиснув ее в диванную спинку, когда все закончилось. — Сейчас бы стакан холодного сока. Большой такой запотевший стакан апельсинового сока. Скажи, Жанка, ты хочешь сока? Что вообще ты сейчас хочешь?

— Я?

У нее дрожали губы. У нее болело тело, душа, сердце. Ей было больно, больно, больно. От его безмятежного присутствия. От его вседозволенной наглости. От уютной амнезии, наконец, в которую он себя упаковал и которая очень быстро перенаправила его на семейные рельсы.

— Ну, Жан, чего ты хочешь сейчас особенно остро, а? — Масютин нежно толкнул ее.

— Я хочу блевать, Масютин! Очень остро, между прочим, хочу! — Она, не удержавшись, всхлипнула и поспешила выбраться с дивана. — Видеть тебя мне тошно, понимаешь?! Слышать также! А уж как мерзко отдаваться тебе!.. И не говори мне сейчас ничего про Виталика, понял! Он мне еще более противен, чем ты! Просто… Просто…

Она ревела уже в полную силу, не замечая этого. Стояла голышом посреди комнаты старшего сына и, потрясая кулаками, обвиняла, обвиняла его сквозь слезы.

— Просто я не могу забыть! Не могу, как бы ни старалась!!! Я скажу сейчас дикую банальность, но… Но как ты мог?! Как ты мог растоптать все то, что я с таким трудом создавала!!!

— А что ты создала? Что? — Масютин взвился мгновенно, подскочил и подлетел к ней. — Что ты сумела создать? Уют? Дом? Мне плевать на это! Тряпки скупала по городу? И на это плевать! Мне нужно было…

И вот тут он запнулся. Запнулся, отчетливо осознав, что ни черта не знает, что же на самом деле было ему нужно. И ведь не плевать ему ни на уют, ни на дом. Это он соврал. И приходил он домой с удовольствием. Правда, зачастую уже после удовольствия, но радовался же. Опять соврал. Тряпки тоже носились с радостью. Чего же тогда?!

— А ведь я не знаю, что мне было нужно, Жанка. — Это Масютин выдохнул очень быстро, без запинки, чтобы не передумать и снова не солгать. — И без тебя было неплохо, и с тобой удобно. И ребят люблю, и домой не спешил. Черт-те что получается! Я мразь, наверное, каких мало! Но нести всякую чушь о том, что запутался, не стану. Никто не путал меня, это точно! Сам шел без поводыря. А куда вот пришел?! Сначала бы сейчас все, а… Только дадут ли?..