— Идите вон отсюда и молитесь, чтобы ваши души оставались чистыми и не тронутыми ею!!!

Мужчин в буквальном смысле просто сдуло из этого мрачного холодного помещения, оставляя только эту морщинистую старуху, которая и стала моей погибелью, когда я тихо проговорила ей в спину, оттого что она тоже не хотела оставаться рядом с ведьмой и марать свою душу:

— …вы ведь знали моего отца. И то, что я — Рада, тоже знаете.

— Нет у тебя больше имени! — рявкнула старуха, оборачиваясь лишь немного и как-то криво, видимо оттого, что боль на ее теле от ударов плетью были невыносимыми. — И рода больше нет! Умерла ты для людского рода, потому что Зверь пометил тебя и сделал своей!

Плюнув к моим ногам, старуха ушла, оставляя меня наедине с обжигающим холодом, от которого все немело и мыслями о том, что я умерла…

Умерла по-настоящему. Для всего мира.

Отныне больше никому не было дело до того, что будет со мной дальше, потому что никто не видел во мне человека. Только жену Зверя. Ведьму. Проклятую.

Поэтому, когда через какое-то время пришел молодой барин, я смотрела на него усталыми пустыми глазами, уничтоженная этим днем окончательно и бесповоротно, ведь все, о чем я мечтала и к чему стремилась, было раздавлено и убито.

Не осталось больше ничего, к чему мне было стремиться и чего хотеть…

— Ты только посмотри на замысел божий, — хмыкнул восторженно мужчина, обходя меня по кругу и глядя блестящими глазами, в которых горели желание и какое-то высокомерное чувство неясной радости. — Было время, когда я мечтал о тебе и стремился быть рядом, и вот спустя несколько лет, когда я смирился и забыл, ты сама пришла в мои руки, чертовка!

Я чуть нахмурилась, пытаясь понять, о чем он говорит и едва прошептав тихо, потому что боль тут же пронзила лицо, а из разбитой губы отекла кровь:

— …я не знаю вас.

— Конечно не знаешь! Куда мне до такой чести! — выплюнул мужчина язвительно и злобно,

— Любимая дочь самого князя! Избалованная, залюбленная, высокомерная! Разве ты когда-либо опускала свои ресницы, чтобы посмотреть на простых смертных, если ехала в свите своего отца? Скольких женихов ты прогнала с позором, что свататься к тебе приезжали? Князь наш из тебя богиню сделал! Даже иноземцев с их золотом и самоцветами прогонял, говоря, что никто не достоин его дочери-красавицы!

Я молчала, чувствуя, как от холода немеет тело и становится больно дышать, но не отводила своих глаз от лица молодого барина, смотря спокойно и холодно, отчего тот начинал бесноваться и злиться лишь еще сильнее, в одном прыжке преодолевая расстояние между нами и хватая своей ручищей за шею:

— Задушил бы тебя, гадюку!!! Всю душу ты мне своими глазами вывернула!!! Никто за всю жизнь так не унизил меня, как ты, девка самовлюбленная! А ведь я-то думал, что увидишь меня и полюбишь сразу, годами собирал приданое и подарки для тебя, чтобы они были достойны самой королевы! Никого не слушал, с отцом своим ругался, так тебя хотел! А ты меня прогнала с порога, не вышла даже!!! Не взглянула даже глазами своими высокомерными! Всю жизнь ты мне сломала, ведьма проклятая, но смотри… — он улыбнулся жестоко и язвительно, кивая на мое оборванное грязное платье с кровавыми разводами, — …и тебя жизнь покарала. Отдала в руки того, кто даже не человек. Сломала и опустила в такую грязь, откуда ты уже никогда не выберешься. И отец тебе больше не поможет, потому что теперь ты в моих руках, и я с тобой буду делать все, что только душе моей будет угодно!

Он схватил меня за грудь, сжимая ее до боли и наслаждаясь тем, как скривилось мое лицо.

Я брыкалась, как только могла, подвешенная за руки кверху и стирая кожу до крови снова и снова, пока пыталась пинаться и убрать его от себя, понимая, что беспомощна как никогда.

— Что, не нравится? — встряхнул от меня грубо, снова ударяя по лицу наотмашь. — Привыкла уже быть подстилкой Зверя, продажная девка?! Он тебя не так касался?

— Не так! — закричала я, извиваясь в его сжимающей руке, которая стремилась причинить только боль и унижение, когда я с щемящей тоской вдруг подумала о том, как монстр всегда боролся с собой, чтобы не причинить мне вреда. Как он ломал себя каждый раз, когда боялся, что сделает мне больно, — Никто из людей не сравнится со Зверем в его открытости и правдивости! Никто из вас не достоин даже его звериной волосинки!

— Ах тыж!!!

Руки мужчины тут же впились в мою шею, как бы я не хрипела и не пинала его, ощущая, как он содрал своими ногтями кожу как раз там, где был укус монстра и что было его меткой.

Он задушил бы, не пожалел и не подумал о своем желании обладать и мстить, если бы не раздался волчий вой. Все тот же. Страшный, низкий, пробирающий до самых костей. Но в этот раз настолько близко, словно волк был на пороге, заставляя мужчину отшатнуться от меня, оборачиваясь по сторонам судорожно и сосредоточенно, когда я видела даже сквозь застывшие на ресницах слезы, что он осматривает каждую темную тень в этом месте, думая, что мы больше не одни.

Когда послышались истеричные и быстрые шаги в каменном коридоре, что спешили к нам, я едва оставалась в сознании, устав от собственной жизни и того во что она превратилась, сквозь темную пелену ресниц видя, как в это помещение, где вероятней всего пытали и мучили всех неугодных барину, влетел бледный и растерянный мужчина в кольчуге и шлеме на голове, ахнув:

— Барин, беда! Волки окружили всю деревню! Несколько сотен!

— Ты голову мне не дури! Откуда им стольким взяться? — рявкнул злобно барин, хотя от меня не укрылось то, как нервно и дергано он говорил теперь, не желая признавать своего страха, но уже поддавшись ему.

— Говорят из Черного леса пришли!

Мужчина принялся креститься и плевать за плечи, словно не знал какого из богов призвать, чтобы только сохранить свою жизнь и здравый смысл, когда самые страшные из услышанных сказок и легенд оживали перед его глазами в самую страшную ночь.

Барин выругался, отрывисто махнув рукой и прогоняя мужчину, но обернулся ко мне, снова хватая за подбородок и дыхнув в мое холодное лицо:

— Еще вся ночь впереди! С тобой разберусь позже, а на рассвете сгоришь, как тебе, ведьме и положено!

Я не дала ему поцеловать себя, впившись зубами в его щеку до крови и плеваясь собственной, когда он в очередной раз ударил, отчего мир перед глазами на несколько блаженных секунд погрузился в темноту.

Он ушел. И теперь я была одна со своей болью и пустой внутри, думая о том, что смерть не самая страшная из всех возможных вариантов развития событий.

Я слышала волчий вой, который так пугал и вместе с тем завораживал своей опасной жесткой песней, заставляя всех собак в округе завыть в унисон с хищниками, а людей в деревне содрогнуться и начать молиться еще более отчаянно и горячо.

Стоя на ледяном полу, мне казалось, что я замерзла настолько, что просто окоченела, не ощущая больше ни цепей на руках, ни боли, ни своих ран на теле, ни каменного пола под ногами, влага на котором к ночи стала ледяной коркой.