И третьим: «Это моя вина, но поговорить всё равно надо».

– Пошёл ты! Пошёл ты…

Я не стала задаваться вопросом, откуда у Кострика номер моего мобильника, и ежу понятно, что в личном деле посмотрел, и, борясь с желанием разбить ни в чём не повинный аппарат о стену, открыла Мотькин контакт и быстро настрочила пару предложений, общий смысл которых сводился к тому, что если она не войдёт немедленно в Skype, чтобы кое-что мне объяснить, то я не постесняюсь позвонить её маме и рассказать о том, где её любимая Матильдочка прячет сигареты и что последние выходные мая она провела далеко не в «Мерцающем Замке».

Сигнал вызова в Skype раздался ещё раньше, чем я успела как следует устроиться на кровати, захватив с собой ноутбук.

– Ты озверела? – вместо приветствия набросилась на меня подруга. – А если б СМСку кто-нибудь из моих прочитал?

– В следующий раз не будешь игнорировать мои звонки, – нравоучительным тоном отозвалась я. – Или ты думаешь, что я просто поболтать звоню? Точно не двадцать раз за день.

Мотька скорчила виноватую рожицу и, глянув себе за спину, прошептала:

– Понимаешь, в шахматном клубе была. Там телефоном нельзя пользоваться.

– Ясно…

На тайном языке Матильды словосочетание «шахматный клуб» означало «встреча с любовником». Он был постоянным и неизменным и вот уже почти четыре года совершенно тайным. Зачем Мотьке был нужен этот геморрой и почему она так старательно скрывала свою личную жизнь от родных, я так и не поняла. Всё же мы уже давно не дети и в полном праве сами решать, с кем нам встречаться и кого впускать в своё сердце или, к примеру, постель.

– Но сейчас-то ты, как вижу, дома. Руки бы отсохли перезвонить?

– Извини.

В этом вся моя подруга. Всю жизнь в ней борется альтруист с эгоистом. Последний побеждает чаще.

– У тебя что-то случилось?

– Кострик случился, но это сейчас не главное, потому что…

– Кострик? – проорала Мотька, да так громко, что я торопливо уменьшила звук в компьютере.

– Ты спятила, так орать? Мне для полного счастья сторонних слушателей не хватает.

– Что ему от тебя надо? – моя отповедь на Мотьку абсолютно не подействовала, и девчонка продолжала яростно орать (но я-то звук уже уменьшила). – Да я из этого Кострика в две секунды Кастрика сделаю, если он только посмеет подкатить к тебе свои яйца!

– Матильда! – застонав, я спрятала лицо в ладонях. – Да причём здесь это? Какие… яйца? Никаких яиц в моей жизни больше не будет.

– Вообще никаких? – Мотькину моську перекосило от ужаса. – Варька, ты…

– Закрыли тему! – рубанула ребром ладони по воздуху я. – Не хочу говорить о Кострике и его яйцах. Ни сейчас, ни когда-либо в будущем. Это понятно?

Матильда обиженно моргнула.

– Но ты же сама позвонила. Я думала, случилось что-то серьёзное…

– Мои фальшивые похороны за достаточный повод для звонка сойдут?

– Что? – Даже через камеру было видно, как у подруги расширились зрачки. – Откуда ты… то есть, я совсем не то хотела…

– Пока ты не придумала, что соврать, могу я тебя попросить рассказать мне правду?

– Варьк, а может, не надо? А?

Неисправима! И, несмотря на то, что мы с ней ровесницы, я всегда чувствовала, что старше её года на три-четыре. Вот и сейчас. Как можно было ляпнуть такую глупость? Я молча ждала, и Мотька, наконец, призналась:

– Не было никаких похорон, если честно. – Я скептически повела бровью и едва удержалась от язвительного замечания насчёт того, что уж я-то об этом знаю и без её заверений. – Понимаешь… Пожалуйста, не злись! Тут такое дело… заплатили мне.

– Что-о? – в который раз за пять минут беседа вышла за рамки нормального тона. Но тут меня можно было понять. Я ожидала услышать всё, что угодно (больше всего, конечно, я надеялась на слова о том, что недоделанный дракон всё придумал), но только не это!

– Что-что… – Матильда стыдливо опустила глаза. – Эта сволочь тебе жизнь испортила, и хоть бы хны? Нет, поначалу-то он в Универе не появлялся, я думала, стыд глаза колет. И летнюю сессию не досдал, и в сентябре не появился, и в октябре… А потом перед новым годом где-то, зачётная сессия уже началась, меня после пар остановил один мутный тип…

– Почему «мутный»?

– Чёрт его знает. Может, и не мутный, но не понравился он мне, хоть режь. Остановил, короче, и говорит, мол, справедливость должна восторжествовать, уважаемая Миисанна, а я ему: «Само собой! Но только я Матильда». А он так очи долу виновато опустил и вздохнул тихо, а потом как выдаст, что Тимур Кострин вернётся со дня на день в институт, и что за свой гнусный поступок он так ни перед кем и не ответил. А, между прочим, из-за него не только Варвара Кок – умничка и невероятный талант – учиться бросила. Вся её семья из города уехала.

Тут Матильда скорчила «выразительную» рожу, а я закатила глаза. Мы миллион раз это обсуждали. Отца, после того, как он выздоровел, «повысили на почётную пенсию». Если что, это его слова. Просто после аварии заниматься навигацией индивидуальных маршрутов ему уже было тяжело, а вот работа в Европейском центре диспетчерского управления – как раз то, с чем он мог справиться без труда. Забот было меньше, денег больше… Ну, а то, что Центр находился в двух часах езды на машине от «Мерцающего Замка» – это уже счастливое стечение обстоятельств.

Конечно же, мама уволилась из универа и уехала вслед за папой, Эд, по состоянию здоровья пропустив почти целый учебный год, – он после аварии дольше всех почему-то восстанавливался – сначала хотел переводиться на заочное, а потом передумал и сдал экзамены экстерном, что неудивительно, с его-то талантами!

Но это было чуть позже, а к зиме того года, когда всю нашу семью так основательно тряхнуло в том проклятом тоннеле, сюда же, распродав всё наше столичное имущество и недвижимость, перебрались и дедушки.

И Кострик тут был абсолютно ни при чём, сколько бы Мотька ни утверждала обратного.

– А он, бесстыжие его глаза, – продолжала свой рассказ Матильда, – решил вернуться в Университет? После всего? «Ну, а я-то что могу сделать?» – справедливо возмутилась я. Максимум, на что я способна, это слегка подправить фасад мерзавцу. Ну, или, допустим, плюнуть в глаз. А Мутный так скривился паскудненько и говорит: «Зачем же в глаз? Если можно в сердце? Вы ему скажите, что Варенька из-за него, из-за мерзавца, на себя руки наложила. Пусть ему совесть