в глаза плюет и фасад подправляет». Я от удивления рот открыла, а он давай мне на стол фотки выкладывать с твоих похорон. Жуткие такие – не дай бог ещё раз увидеть! Я чуть на месте не поседела. А он: «Не извольте беспокоиться, благородная Миисанна, это мастерский фотошоп, не более. Хотя могилку мы на Старом кладбище для вашей подруги сделали настоящую… Не надо так бледнеть! Гроб в ней пустой и, надеюсь, таким он и останется. Вот, газеток выпустили с сообщением о самоубийстве…» В общем, на славу подготовился, я лишь диву давалась. К семье, уверял, за разъяснениями идти Кострин постесняется – он, конечно, сволочь, но сволочь совестливая, а у друзей поспрашивать не побрезгует… У меня, то есть… Ну, и одногруппников, там… Но говорит, последние – полностью ваша забота. Сделайте так, чтобы они поверили в смерть многоуважаемой Варвары, тогда поверит и Кострин. Ну, и денег дал. Да. Вроде как на расходы, а на самом деле…

Матильда повинно опустила голову.

– Прости меня, Варька, дуру. Я просто так ненавидела его тогда.

Я молчала, с трудом переваривая услышанное. Неужели человека и в самом деле так легко «убить»? Пара слухов, две-три фальшивых фотографии, бутафорская могила – и всё? Нет тебя? Ужас какой-то…

– Я тоже его ненавидела, – прошептала я, чтобы сказать хоть что-то, ибо на душе было мерзко и муторно. Кострин со мной поступил некрасиво, спорить не буду, но такого наказания даже я для него не хотела бы. Жить с мыслью, что ты стал опосредованным убийцей… – И знаешь, Мотька, мне, наверное, придётся сообщить ему правду.

Подруга возмущённо ахнула.

– Если тебя это успокоит, я попробую донести до него твои мотивы, но… но ты лучше без охраны какое-то время не ходи. Потому как у этого недодракона теперь есть вполне себе драконья сущность. И не проси меня рассказывать, как упомянутая сущность виртуозно умеет плеваться огнём.

Мы попытались поболтать на отвлечённые темы, но разговор больше не клеился. И не потому, что я обижалась на Мотьку. Не обижалась. Её поступок был жестоким и импульсивным, но в чём-то я могла её понять. Однако обсуждать сейчас её личный фронт или сплетничать об общих знакомых… Это было выше моих сил.

Я выключила компьютер, поужинала вчерашним печеньем и, приняв душ, легла спать. Но сон не шёл, его отпугивал призрак завтрашней униформы и неминуемого скандала, который за ней последует. Потому как опрометчивый приказ Кострика я из чистой вредности распространила среди остального персонала – хотя про всех, надо отдать ему должное, новый босс и словом не обмолвился.

До глубокой ночи я крутилась в кровати, не понимая, что же меня гложет, и где-то ближе к трём часам утра осознала: это совесть, чтоб ей пусто было.

Ибо шишки за скандал посыплются на Кострина – он ведь не справился с управлением и допустил ошибку в первый же рабочий день! – а пострадает от этого репутация отеля. Да и как потом Максу смотреть в глаза? Я ведь даже не попыталась объясниться! Кстати, именно мысль о Максе и принесла мне долгожданное облегчение. Я вспомнила одну из наших бесед несколько недель назад, когда старый интриган извинялся и спрашивал, точно ли я помню о том, что он меня любит, и о том, что всегда действует мне во благо.

Ещё одна хладнокровная ящерица! Теперь понятно, в кого Кострик таким уродился… Нет, никаких сомнений и терзаний! Велено явиться в униформе – потом не жалуйтесь.

Утро вторника выдалось таким пасмурным, что мне с перепугу показалось, будто я умудрилась всё проспать, и уже вечер. К счастью, ещё до того, как я успела впасть в панику, в мою дверь поскреблись и голосом Шимы сообщили:

– Вставай, спящая красавица, и включи телефон, до тебя не дозвониться. Я за кофе и назад, чтоб к моему возвращению ты была уже при параде и на террасе.

Балкон у нас с приятелем был один на двоих, и мы часто устраивали там совместные посиделки. Быстренько умывшись, я навела лёгкий марафет и к возвращению Шимы была почти готова: оставалось лишь шапочку к голове присобачить да туфли нацепить. Мой сосед, как и обещал, вернулся очень быстро, стукнул снаружи в балконную дверь, проорав:

– Леопольд, подлый трус, выходи!

Что мне оставалось? Я вышла.

Шимон окинул меня внимательным взглядом и, подняв кверху большой палец правой руки, заметил:

– Но помаду, на твоём месте, я бы взял красную.

– Хочешь – возьми, – буркнула я. – Она на полочке в ванной где-то валяется.

И вздохнула печально. Потому что в отличие от женского, мужской вариант дресс-кода был просто закачаться. А уж как это всё смотрелось на Шиме… Захлебнуться слюной и не встать! Не удивительно, что он был единственным мужиком среди тех, кто «пострадал» от демонов во время той нашей подставы. На парне были классические чёрные кожаные брюки, белоснежная рубашка, красная бабочка – такая же, как у меня, только чуть большего размера – и туфли ей в цвет.

– Чего вздыхаешь?

Шимон налил мне кофе, а я, опустившись на краешек плетёного кресла, проворчала:

– Чувствую себя, как мушкетёр. – Вопросительно вскинутая бровь заставила меня зажать двумя пальцами нос и старательно пропеть:

– «Опять скрипит потёртое седло, И ветер холодит былую рану…» Эй! Хватит ржать! Кофе же разольёшь…

– Смешная ты, Варька. Отлично выглядишь, хотя дресс-код нам Макс, конечно, странный выбрал… В таком виде надо на концерт ходить. Или там, на вручение кинопремии…

– Ага! – я откусила от свежей булочки и счастливо зажмурилась. – Кинопремии… Размечтался! Да, у меня юбка своим скрипом всё именитое жюри оглушит… И кстати, напрасно ржёшь, твоё седло, Шима, скрипит не тише моего.

Так, подшучивая друг над другом, мы закончили завтрак, после чего Шимон отправился вниз, к административной стойке, а я ещё ниже – в зал Отражений, вампиров встречать.

Кострин был уже на месте – злой, как енот, угодивший в пчелиный улей. Бормоча что-то ругательное себе под нос, он ползал по каменному полу, обновляя линии приёмных пентаграмм.

– Здорово, что ты начал без меня, – прямо от лифта излишне радостным голосом прокричала я. – Из меня сегодня в этом деле помощник так себе.

– Это с чего это вдруг? – прорычал мой новый босс и поднял голову.

«Если он сейчас заставит меня ползать раком в этой проклятой юбке, – подумала я, – убью!»

Ну, или он сам умрёт. Потому как у людей, не страдающих от запора, несварения желудка, печёночных колик и геморроя одновременно, таких выражений лиц не бывает.

Кострин сначала побледнел.