нонни, которая день ото дня становится всё меньше, и каждое утро я боюсь проснуться и обнаружить, что она скукожилась до полного исчезновения.

А я узнала про белую комнату, рыжеволосого мужчину, поле боя, банку. Это было всё равно что увидеть друг друга голыми.

Я вдруг осознала, что глаза мне застилают слёзы. Мне нужно было остаться одной; мне нужно было подумать.

Генри положил ладонь мне на руку. «Я не хочу, чтобы ты прикасался ко мне», – про себя произнесла я и не сразу вспомнила, что он больше не слышит мои мысли. От этого я испытала большую радость, чувство защищённости – но и ощутила пустоту.

Я сбросила его руку и сделала глубокий вдох.

– Теперь мы знаем ваш якорь, Фредерик, – сказала я. – Это музыка, которую вы написали. – Я подошла к краю сцены, сложила руки на груди и стала смотреть в темноту, на мерцающий знак выхода. На пути к смерти знака выхода нет, подумала я, и эта мысль почему-то меня разозлила. Никаких подсказок. – И нам остаётся только найти ноты.

Мы договорились подождать неделю, прежде чем приступить к поискам якоря Фредерика. Он не преувеличивал, когда говорил, что одержимость отбирает много сил.

Я чувствовала себя как мешок с мусором, который ещё и поколотили молотком. Каждая косточка в теле ныла. Временами меня тошнило, и приходилось бегать в туалет. Порой по ночам я вдруг просыпалась от ужаса с острой болью в животе – отголоском убийства.

Однажды, проснувшись таким образом, я обнаружила, что на краю моей кровати сидит мистер Уортингтон и смотрит на меня.

Я резко села, столкнув на пол негодующего Игоря.

– Мистер Уортингтон, что вы здесь делаете?

Нонни повернулась на своей кровати и улыбнулась мне:

– Это одно из привидений, Оливия?

– Ну… да.

– Передай ему привет. Ох. – Она обхватила себя руками. – Жаль, что я его не вижу. Как думаешь, однажды оно мне покажется?

– Он, – машинально поправила я. – Его зовут мистер Уортингтон, он бизнесмен. Может, и покажется, не знаю. Сначала они должны убедиться, что могут тебе доверять.

– Я достойна доверия. Molto fidato[16]. Ему нравятся платки?

– Может быть. – Я натянула одеяло до подбородка. – Мистер Уортингтон, зачем вы здесь? Я не разрешала вам входить в мою комнату.

Призрак снял шляпу и стал крутить её в руках. Лицо его выглядело необычно несчастным.

– Ты громко кричала, Оливия. – Нонни вынула из коробки, стоящей около её кровати, платок и прижала его к себе. – У тебя был кошмар. Un incubo[17]. Теперь с тобой это часто случается, раньше такого не было.

Игорь раздражённо встряхнулся и сердито посмотрел на меня. «Разве ты не понимаешь? Старина по-своему переживает за тебя. А теперь, если позволишь, раз уж меня разбудили, пойду перекушу». Он выскользнул из двери спальни и растворился в темноте.

– Вы волнуетесь за меня, мистер Уортингтон? – прошептала я потокам холодного воздуха, клубящимся и колеблющимся передо мной.

Он, конечно, не ответил, но устроился поудобнее на краю кровати и застыл солдатиком. Когда я снова улеглась, боль в животе уже ослабла.

В первый раз, когда я заснула в классе, миссис Фаррити сделала мне предупреждение. В следующие два раза она пригрозила наказанием. На четвёртый раз она вздохнула и стала стучать своим знаменитым молоточком по металлическому каркасу учительского стола, пока я не вскочила.

– Оливия, – нахмурившись, сказала она, – если мои уроки тебя усыпляют, иди-ка постой в углу.

Я заморгала, стараясь проснуться. Все засмеялись, и Марк Эверетт, конечно же, громче всех. Я пожалела, что Генри учится в другом классе. В его присутствии Марк не позволил бы себе издеваться надо мной. Хотя кто знает – с тех пор как Генри стал садиться со мной за обедом, Марк не особенно его жаловал.

– Встать в угол?

– Да. Стоя спать гораздо труднее.

– А лошади спят стоя, – шепнул мне Марк, когда я плелась в угол, – и ослы тоже. Иа-иа! – Он скорчил безобразную рожу и скосил глаза к носу.

– Это ты сейчас похож на ишака, а не я, – огрызнулась я.

Раздалось хихиканье, и миссис Фаррити снова вздохнула.

– Оливия…

– Ладно, молчу, – сказала я. – Хотя я всего лишь защищаюсь от нападок.

Я встала в угол с решимостью выглядеть невозмутимо, словно не было ничего стыдного в том, чтобы стоять там на посмешище всему классу, хотя мне хотелось свернуться калачиком под партой и заснуть.

Как только миссис Фаррити продолжила свою лекцию о книге, которую я должна была прочесть и не прочла, – книге с грустным бородатым стариком на обложке, – Джоан Доусон встала с места и, высоко подняв голову, направилась ко мне, встала рядом и щёлкнула каблуками.

Миссис Фаррити и весь класс удивлённо уставились на неё.

– Джоан, что это значит? – спросила учительница.

– Проявляю солидарность, миссис Фаррити, – ответила Джоан и дерзко вскинула бровь. – Возможно, вам известно, что это такое?

Тогда миссис Фаррити отправила её к директору Куперу, но, выходя из класса, Джоан поймала мой взгляд и помахала мне. Я улыбнулась. После спиритического сеанса мы почти не разговаривали. Я не знала, будем ли мы снова подругами, да и можно ли вообще назвать наше общение дружбой, но было приятно, что она встала рядом со мной.

Солидарность: когда люди держатся вместе, потому что у них одинаковые убеждения.

Мне это нравилось.

Через неделю после одержимости Фредериком мы все собрались на мостике во время пятничного концерта.

Это был день накануне Хеллоуина.

Под нами оркестр ревел и причитал, пробираясь через «Фантастическую симфонию» Берлиоза и «Ночь на Лысой горе» Мусоргского. Не будь мои мысли заняты призраками, смертью и убийством, я бы даже послушала музыку – жутковатую и напряжённую, которая, по замыслу авторов, должна внушать меломану ужас.

Оркестр отлично справлялся с этой задачей, но вовсе не благодаря таланту композиторов. В тот вечер я уже насчитала пятнадцать человек, которые в середине концерта встали с мест и покинули зал.

Генри сидел около перил и мрачно смотрел вниз.

– Кошмар. Они словно дрова рубят. Неудивительно, что получается такая какофония. Это же Берлиоз, его нельзя играть без души!

– Генри, успокойся, пока тебя никто не услышал, – сказала я. – Тебе же будет легче, если ты перестанешь обращать на это внимание. Я так и делаю.

– Твой отец бушует, как буря. Пот брызжет во все стороны.

– Прекрати. Я не хочу слушать твои метафоры.

– Должно быть, он в большом унынии от того, что