— Едут! — крикнула я Саше. — Я вижу — вон они, едут по дороге!

По темной дороге медленно карабкались вверх две машины.

Первым в доме появился Альберт — он был в мохнатом черном полушубке, похожий на огромного медведя.

— Лиза, как я рад! — заорал он и хотел обнять меня, но в последний момент почему-то смутился и ограничился тем, что поцеловал мне руку. — Сашка, ты сейчас невесту заморозишь — кто же так печку растапливает!

— Уступаю место истопника тебе.

Коля и Оля втащили в дом кучу свертков.

— Мишель отказался стряпать, — объяснила Оля. — Он считает, что в свободное время делать это не обязан…

— Если он будет критиковать наш оливье, мы его побьем, — весело заявил ее муж. — Лиза, как тебе здесь?

— Красиво, — сказала я. — И компания подходящая… О, сколько у вас спиртного! Надеюсь, мы не закончим вечер, упав лицом в ваш оливье.

— Разве ж это много? — замахал руками Альберт, отирая с лица сажу. — Это ж так, чтобы только не замерзнуть…

— Посмотрим-посмотрим, — язвительно сказала Оля, сразу же принимая мою сторону. — А кого прошлый раз пришлось на руках в машину тащить? Нет, проблем бы не было, если бы не твои сто сорок килограммов, Альбертик…

— Какой наглый поклеп! — возопил Альберт, ужасно возмущенный. — Лиза, не слушай ее — я вешу всего девяносто девять…

— Хорошего человека должно быть много! — крикнул Саша, разбирая свертки. — А где наш француз, неужели потерялся среди российских снегов?

Француз появился через пять минут, возбужденный и энергичный.

— О, какая зима! — закричал он, топая у порога ногами. — Я никак не привык… Саша, где твоя невеста? О, вот она…

Он подбежал, обнял меня и целовал гораздо дольше, чем принято целовать чужую невесту.

— Элизе, как я завидоваль своему другу… Элизе, нет ли у тебя сестры, похож на тебя?

Я ему ответила, что у меня нет близких родственников. Он был очень шумный, этот Мишель, и с его появлением показалось, что в комнате гораздо больше народу, чем на самом деле.

— Я хотель поехать на Рождество домой… О, мой Прованс! Я живу в Дине. Динь — это мой город… Но у меня тоже нет родствен… родственникофф. И я сказаль — зачем ехать, когда можно тут отметить Рождество…

— У нас Рождество седьмого, — напомнил Альберт, которому наконец удалось справиться с печкой. Дрова весело трещали в очаге, и сразу же стало тепло.

Мишель привез с собой еще вина в каких-то странных пузатых бутылках, больше напоминающих греческие амфоры. Он объяснил, что именно в такие бутылки разливают вино в его Провансе, и возбужденно кричал что-то еще, мешая русские и французские слова. В общем, как я поняла, что-то насчет того, что надо поскорее выпить. Мы это и сделали, усевшись за широким деревянным столом.

— Мишель, а шашлык? Барбекю то есть, — осторожно намекнул Коля. — Между прочим, я захватил с собой… Ты что, хочешь, чтобы такое роскошное мясо пропало?

Но тот сразу же стал возмущаться, что его эксплуатируют.

— Ни за шьто, ни за шьто! Мерд! К черту барбекю…

— Это он всегда так, — шепнул мне на ухо Коля Арутюнов, трепеща своими девичьими ресницами. — Сначала ругается, а потом все равно делает.

Саша в пестром шерстяном свитере сидел рядом, прядь темных волос падала ему на лоб — он был какой-то новый, незнакомый и ужасно милый. Он все время улыбался и смотрел на меня.

— Друзья! — торжественно произнес Альберт. — Предлагаю выпить за Лизу и нашего Сашку. Вы только посмотрите на них…

— Да! Сидят себе, как голубки, друг на дружку не налюбуются! — засмеялась Оля.

Саша взял меня за руку и прижал ее к своему лицу.

— Горкий! — заорал Мишель. — Горкий…

Я сначала не поняла, причем тут наш пролетарский писатель, а потом догадалась, когда и остальные присоединились к его воплям.

Мы с Сашей быстро поцеловались, а потом все чокнулись стаканами.

— За ребят! За Сашу и Лизу!

— Пусть это будет генеральная репетиция…

— Альберт, почему ты так назвал это место — отель «Билив»?

— Я кино в детстве смотрел. Там был такой отель… ну, вроде того, что там сбываются все мечты. Место, где хочется надеяться и верить.

— Верить, что все будет хорошо, — подхватил Коля Арутюнов. — Хотя, Бертик, это очень непатриотично. Назвал бы ты эту избу как-нибудь…

— А-ля рюс… — подсказал Мишель.

Скоро нам всем стало так жарко, что мы гурьбой высыпали во двор. Был уже вечер — небо совсем потемнело, и только вдали, на западе, догорала узкая розовая полоса.

— Какой здесь воздух! — всей грудью вдохнула я. — Не то что в Москве…

— Люблю зиму, — сказала Оля. — Все говорят — лето, лето… А что лето? Зимой лучше…

— Можно в снежки поиграть. — Коля незаметно слепил снежок и кинул в нее.

— Ах ты… — не осталась она в долгу.

Через минуту мы уже все кидались снежками. Мишель орал что-то совершенно неразборчивое, потом упал в сугроб и с неподвижной, блаженной улыбкой стал смотреть в вечернее небо.

— Спятил… — Альберт попытался его поднять. — Замерзнешь, как цуцик, ты, дитя Прованса…

— Что такое цу-цик? — лопотал Мишель.

— Немедленно вставай! — потянула его за другую руку Оля.

— Вон, вон… — повар тыкал пальцем в небо. — Я вижу… Он там!

— Кто?

Мы стояли вместе и зачарованно глядели в небо. По нему в свите прозрачных облаков плыла круглая луна.

— Ты видишь луну, да, Мишель? — спросила Оля.

— Нет, не луна… Вон он, анж… анжел. Летит!

— Ангел летит?

Саша подошел ко мне сзади, обнял.

— Ты тоже видишь ангела? — шепотом спросил он. — Я вижу его перед собой…

Возле дома был небольшой навес — под ним снега почти не было и стоял железный мангал. Альберт развел в нем огонь, и он запылал ярко, освещая пространство перед домом.

— Всем назло буду стряпать барбекю… — проворчал он.

Мишель некоторое время с беспокойством наблюдал за ним, потом, когда огонь стал меньше, решительно отодвинул друга в сторону. Скоро в морозном воздухе поплыл восхитительный запах жареного мяса.

— Как хотите, а мне ваше вино надоело… — В руках у Альберта появилась бутылка водки. — Божоле, каберне, совиньон, семильон… — передразнил он. — Несерьезно, братцы!

Мы перетащили готовое мясо в дом.

Мы с Сашей еще раз чокнулись, глядя друг другу в глаза.

— Саша, спой про мой город, — попросил Мишель.

— Ты поешь по-французски? — удивилась я.