Наверное, стоило бы испугаться.

Все и вправду увидели, что она, Теттенике, труслива и слаба, не способна справиться с лошадью. И теперь в лучшем случае её ждет незавидная судьба пустоцвета. Кто захочет смешать свою кровь с такой вот, дурной? Уйдут женихи.

И отец отошлет Теттенике в дальнее стойбище, где вовсе о ней забудут.

– Все будет хорошо, – брат касается руки. – А ты, старая змея, смотри. Найду на тебя управу.

Старуха опять шипит.

Только уже все равно. Травы, наконец, действуют, и Теттенике проваливается в глубокий сон.

«И вошел он в город, и воззвал к богам пресветлым, и был услышан ими. Воссиял над челом его Свет негасимый, и столь яркий, что ослепли все нечестивцы, а многие и вовсе померли в муках»

«Сказание о благородных деяниях Кристофа Благословенного, восхваляющих его и Орден Света»

– Ты обещал, каган, – этот змеиный голос вползает в грезы, заставляя сжаться от страха. – Ты обещал, что отдашь дочь Матери Степей.

– Если будет на то её воля, – отец строг. И снова страшно.

– Она показала свою волю.

– Она ли? – это уже брат, и становится немного не так страшно. – Сестра справилась бы. Она и справилась. Кто подменил лошадь?

Старуха.

Больше некому. Больше никого бы не стали слушать ни слуги, ни рабы. Но её-то, темную и страшную, облеченную непонятной властью, они боялись едва ли не больше, чем самого отца.

– А ты хотел, чтобы все увидели, до чего она ничтожна? Выехать на дрянной кобылице… это может позволить себе дочка обычного пастуха, а не кагана. Я сделала так, как должно.

– Испугав лошадь?

– Будь на то воля Матери Степей, она бы справилась. Но ты знаешь правду.

Старуха даже не пыталась отрицать. Она… что она сделала?

– Дурная кровь. Ей не место тут. Она должна сделать то единственное, на что годна, – это было произнесено торжественно. И сердце сжалось.

Отец согласится.

У него выхода другого нет. И тогда… тогда Теттенике облачат в роскошные одежды, на голову наденут высокую шапку с собольей опушкой. А в связанные руки вложат золотую плеть о семи хвостах. И потом, посадив на мертвую кобылицу, закопают с нею же, дабы сила её, Теттенике, наполнила землю.

– Нет, – голос отца сух и далек. – Я обещал отдать её, если не найдется никого, кто пожелал бы взять её в жены.

– А думаешь, что найдется? – старуха хихикнула.

За что она так ненавидит Теттенике?

– После того, что случилось сегодня, ни один мужчина в степи, ни один, достойного рода, не рискнет… не вызовет гнев Матери Степей.

– Или твой, ахху?

Ахху?

Она и… ахху? Мудрейшая из женщин, озаренная светом дара? Драгоценным, способным возвращать земле утраченную силу? Выводить водяные русла из мрачных глубин? Дарить тепло и… быть того не может! Ахху… ахху добры и полны любви.

Они помогают женщинам и кобылицам понести.

Они изгоняют демонов болезни из детей и жеребят. Они оберегают стойбище. Они… они ищут тех, чья кровь годится Матери Степей. И значит… значит, Теттенике обречена.

– Тебе она нужна, а не Матери Степей.

– Договор! – взвизгнула старуха, и голос её был подобен оборвавшей струне. – Ты дал слово!

– Дал, – отца не видно, Теттенике решилась приоткрыть глаза, но обнаружила, что лежит лицом к стене. – И жалею о том, ибо твоей силы не хватило, чтобы спасти ту, которую обещала спасти. А теперь ты, не исполнив обещанного, требуешь от меня отдать тебе дочь?

Старуха зашипела, подобно змее.

– Однако ты ошиблась. Нашелся тот, кто готов взять её в жены.

– Кто?

– Так ли важно? Он силен. И умел. И по праву занял свое место в круге, – отец улыбался. Даже смотреть не нужно было, чтобы понять – он и вправду улыбался. Надо же, он все-таки любит её, Теттенике, если не желает отдать ахху. И не страшится ссоры?

Ахху все боятся.

Ибо в руках их великая сила. А кто станет ссориться с сильным?

А сердце забилось. Неужели… и кто? Кто из них рискнет? Кто… кому так нужна она, Теттенике?

– Род Чангай, – старуха разом успокоилась. – Отступники… их стада оскудели, а колодцы пересохли, и болезни год от года точат великий некогда род. Может, Азым-Чангай и надеется, что за дочерью ты дашь не только дохлую кобылицу, но отец его Унхар-Чангай точно не рискнет ссориться со мною. Особенно, если я предложу ему другую девку. А с нею и свое благословение.

Терять надежду, оказывается, больно.

– А ему ты тоже предложишь свое благословение? – резко поинтересовался брат. – Тетту, иди сюда, я слышу, что ты давно не спишь.

Теттенике закусила губу, чтобы не расплакаться. И встала. Она заставила себя улыбнуться. Страх? Он сковывал тело. И сердце почти оборвалось. И он мешал видеть. Она смотрела. На отца, на брата, на старуху, которая облачилась в роскошный халат и шубу поверх накинула. Седые космы прикрывала шитая бисером шапочка, а с нее свисали золотые нити.

На каждой – жемчужина.

Ахху.

Теперь никто бы не усомнился.

– Садись, – брат протянул руку. – Ты слышала довольно.

Теттенике опустилась на шкуру черного медведя. Кажется, её поднес в дар кто-то из женихов, из тех, что отныне и взглянуть в её сторону не посмеет.

А старуха улыбается.

Она сохранила все зубы, но оттого и улыбка её кажется еще более жуткой, чем обычно.

– Это прислали утром, – Танрак протянул ей конверт. – Если бы ты вышла замуж, мы бы ответили отказом и только.

Но она не вышла.

Все… не так.

Буквы скакали. И прочесть получилось не сразу, а чтобы понять написанное, читать пришлось трижды. И её не торопили.

– Если согласишься, – старуха кривилась недовольно. – он пожрет и душу твою, и тело!

– А ты? – впервые Теттенике обернулась и посмотрела в глаза той, которая… ненавидела? Но за что? Разве когда-то словом ли, делом, Теттенике позволила себе оскорбить её?

Она была послушна.

И старательна.

А теперь…

– Я дам тебе напиток и ты уснешь, девочка. Просто уснешь, ибо мы не жестоки. А проснешься уже на небесах, в степях, которые не знают злого солнца, – голос старухи был непривычно ласков. – Мать Степей примет твою душу и подарит ей новую жизнь, счастливую.

И сказала так, что захотелось поверить.

– Подумай, что тебя ждет там? Тьма и только тьма. Её повелитель жесток. Он живет средь мертвецов и сам мертв душой.